DE AMORE.
Для любимой женщины лучше всего, если его друг тоже ухаживает за нею. Если это не так, то он думает: «Почему Густав, собственно, не бегает за нею?! Она случайно не его „тип”, слава богу! Но почему это она не его тип? Чего в ней недостает, чтобы быть его типом?! Мне кажется, что она могла бы ему понравиться!? Но будем рады, что она не его „тип“!»
Чтобы избежать всех этих неприятных размышлений, любимая женщина предпочитает, чтобы его друг, Густав, тоже за нею «бегал»!
Друг возлюбленного является для любимой женщины тем же, что соль для пищи. Всякую, самую вкусную пищу, можно есть лишь после того, как в нее прибавят немного соли. Всякое, самое питательное блюдо нуждается в друге, pardon, в соли!
ОТКЛОНЕННАЯ ПРОСЬБА.
Вот как я себе это представляю:
— Дорогой Петер Альтенберг, очень рад познакомиться с вами лично. Как это называется ваша последняя книга, которая доставила мне такое огромное удовольствие?! «Semmering»?!?
— Нет, господин главный редактор, «Nachfechsung» 1916, — «Semmering» вышла еще в 1912 году»
— «Nachfechsung»?! Какое это замечательное слово! Ах, да, ваша последняя книга, воистину, прекрасна! Вы остаетесь все тем же смеющимся и одновременно плачущим философом повседневности!
— Улыбающимся и вместе с тем вздыхающим, господин главный редактор!
— Итак, в какой форме вы себе представляете возможное отношение к нашей газете?! Дантон, Марат, Робеспьер, попавший в смирительную рубашку?
— Я бы мог иметь маленький постоянный отдел!?
— В какой отдел можете вы себя втиснуть?! Нашу газету читают не одни лишь Петеры Альтенберги! Требовать от вас соблюдения определенных условий было бы прямо преступлением против искусства! Неужели вы считаете меня способным на такое преступление?!?
— Конечно, нет, господин главный редактор!
— Ну, так вот. Вы — Диоген с современными запросами. Бочка, которая должна быть одновременно chaise longue, по-нынешнему «качалка»! Этого не бывает. Поверьте мне, многие из нас, профессионалов, втайне завидуют вам из-за вашей бочки, хотя мы в ней не смогли бы жить!
Мораль этой басни:
Самое скверное в этом мире это завидовать тому, чего сам ни за что не хотел бы иметь!
КРОВЕЛЬЩИКИ.
Они, правда, не «призваны на войну», но они «призваны» всю свою жизнь, даже во время самого прочного, спокойного мира; они чинят крыши, трубы, с утра до вечера проделывают непонятные акробатические фокусы, которые вызывают у зрителя головокружение; глядя из противоположного окна, он ничего не платит, а только изрекает дешево стоящие истины: «Как это можно избирать такую опасную профессию? Ужасно!..» — Вы меня спросите, почему это они во время работы не опоясываются спасательными кушаками?! Потому что люди, которые с пятнадцатого года жизни до шестидесятого гуляют по испорченным крышам с целью заработать деньги, становятся фаталистами; они привыкают к той простой мысли, что вся жизнь вообще висит везде и во всех отношениях на одной, могущей порваться нитке. А на какой именно, это ведь воистину совершенно безразлично! Есть писатели, которые в этом случае стали бы описывать звучащую прелесть красок старой крыши. Я далек от этого, ибо не вижу этой прелести. Я закричал кровельщикам: «Сколько вы зарабатываете?!» — так как хотел позавидовать им, а не жалеть их сентиментально.
— Одну крону в час; в день, следовательно, девять крон! Вы, господин любопытный, платите столько за литр пива. Вы безопасно гуляете по вашему кабинету и напиваетесь вдобавок!
— Но разве я зарабатываю в час одну крону, я — писатель?!
— Какую жалкую профессию вы себе избрали?! Правда, здесь за то нет никакого риска!
«ПЕСНЬ ВЕЧЕРНЕЙ ЗВЕЗДЫ».
Большинство «особенных» женщин естественно мечтают о «рыцаре Тогенбурге» или «Вольфраме фон-Эшенбахе», о том, кто поет, сочиняет и обожает, и бывает счастлив этим. Что происходит в нем самом, им не интересно; они, ведь, слава Богу, его «эгерии». Они помогают ему, я не знаю в чем, они помогают ему... ах да, — восторгаться ими. Если он обожает их, не предъявляя со своей стороны никаких встречных требований, то это ясно доказывает, что они достойны обожания. Я далек от того, чтобы в наше испорченное, проникнутое натурализмом время не признавать этой благородной средневековой романтики; но я себя всегда спрашиваю, не будет ли удобнее для обеих сторон признать, что в целом это не более, как «раффинированная» затея под неверным заглавием: отсутствие эгоизма?! Женщина, которая обаятельна в разговоре, предпочтет всегда того, кому беседа с нею доставляет высшее, последнее блаженство! Дешево! Я, со своей стороны, отказываюсь от всякой беседы, но это только потому, что я действительно нахально отстал и необразован!