Один раз она сказала: «О, я так хотела бы помочь миллионершам не быть нищими».
Тогда современный, даже высоко современный, даже опасно современный, старый больной поэт улыбнулся устало-трагически, коснулся ее головы, покрытой светло-каштановыми, короткими локонами, как у мальчика, и сказал тихо, растроганно: «Детская головка!»
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.
Милые женщины заботятся о рассеянном, молодом, талантливом художнике?!?
Само собою разумеется, они это выполняют честно и прилично!
Они делают ему подарки, создают для него то, в чем он нуждается для своего искусства, следовательно, на высочайшей вершине его бытия!
Но, видишь ли, дело обстоит немного иначе, они пользуются им для любви, ревности и других подобных эмоций, они эксплуатируют его.
Ни одна женщина не способна оценить «необыкновенного человека», идущего своей священной дорогой, в непонятные дали, или даже в бездну! Каждая женщина унижает в мужчине человека искусства.
Ни одна не скажет, как Брунгильда:
Ни одна не хочет и не может путем альтруизма и гениального понимания стать святой, самоотверженной, вечной сотрудницей в его святом стремлении к беспощадному искусству, нужному всем, всем!
В них нет «религиозного честолюбия», желания пережить века! Их удовлетворяют планы на год, на день и час!
Но почему же ты, — мужчина, художник, человек — тонешь в этом море?!?
Докажи им лучше, что они не могли тебя любить даже в течение минуты никогда, никогда! Любить художника означает — стараться беззаветно, любовно, с нежностью, помочь ему взбираться на тяжело достижимые, окутанные льдом и туманами вершины его собственной человечности! Да, хотеть этого!
ОСКОЛКИ.
Художественность: мистическая «притягательная сила» женщина должны служить тому, кого она влечет, а не той, к которой стремятся! Мартовские фиалки в еще засыпанном снегом лесу нужны тому, кто радуется, их увидя, но сами по себе они мало значат. Но если бы они могли знать, что они радуют трогательно-романтическую душу?! Да, тогда бы они, вероятно, сами бы могли чувствовать растроганно-романтически, чем они являются для незнакомца! Но если бы они могли это, то они были бы сами поэтами. И не нуждались бы в поэте, который их признавал бы.
Сагре diem, кажется, глубочайшее слово: «срывай красоту немногих дарованных тебе дней!» Собственно оно должно было бы звучать еще строже: «Саrре horam! срывай красу каждого часа»! Можно срывать здесь на земле даже и минуты?!? О, да, зрением, слухом, молчанием, углублением, всем, но тогда нужно, чтобы строгая и несколько учительски настроенная судьба даровала «истерию», «сверхвосприятие»! Судьба предписывает: «Ты не должен переутомляться; живи в общем корректно. Это я тебе советую по доброте душевной!»
ПОСЛЕДНЕЕ ВО ВСЕХ ЛЮДСКИХ ОТНОШЕНИЯХ.
Любить человека честно, не сентиментально, а почти рассудительно и естественно — означает, поскольку это вообще возможно (духовно-душевно-экономически-сексуально), дать ему все, что облегчает и украшает его жизнь, и чувствовать себя вознагражденным этим даром. Жертву приносит скорее тот, кто берет, ибо он чувствует себя глубоко одаренным, а тот, кто дает, должен чувствовать, как будто он наладил ростовщическую сделку со своей собственной глубоко удовлетворенной душой! Ту особенную брошь, оксидированное серебро с шестью аметистами, которую я ей преподношу, я дарю только себе; я ведь не мог отказать себе в этом эгоистическом счастье подарить ей эту брошь. Потому все, чего она сама от меня хочет, ждет, желает, требует — к черту; потому что в силу какого-то рабства (фу, мужчина, человек!) я чувствовал себя рабски обязанным, почему-то, проявить в этом свою мужественность!