Кто уступает, счастлив, но совсем не гениален!
БЕСЕДА С САМОЙ СОБОЮ.
Для меня не ясно, люблю ли я его и. заменяет ли он для меня весь этот сложный, интересный, изумительный, загадочно-запутанный мир.
Но я знаю одно; я боюсь его ненависти, его презрения;
его будущего, непременного «морального приговора» надо мною!
Это любовь? Нет, но каким-то образом это связано с любовью.
Не желать жить, не быть в силах жить, если «определенный» человек нас осуждает, не уважает! Смеется над нами, внутренне презирая!
Я бы хотела бороться при помощи внутренней, сто тысяч раз живой энергии, действовать, мучиться, погибнуть, лишь бы уйти от его ненависти, презрения, грубо — по-наполеоновски, но не могу!
Почему он не старается подчинить меня своей власти, а смотрит намеренно спокойно, в какую сторону я в конце концов повернусь?!?
Он знает, что я недостаточно сильна для того, чтобы следовать в одиночку правильному решению.
Его ненависть, его презрение висят над моей трусливой русой головой, точно угрожающая туча!
Он, может быть, думает, что я способна на правильное решение.
А я неспособна!
АЛЬМА.
Через три месяца, 1/10. 1917 г., ты возвращаешься с Ланзерского озера, с твоего любимого нагорного пастбища, Альма.
В течение трех месяцев ты ходила босиком по горам и полям, а изумленные люди смотрели на тебя, покачивая головой!
Теперь, возвратившись в пыльную, мрачную Вену, ты стремишься ко мне, в мою комнатку!
Какая честь для меня, что ты, Альма, жительница нагорных пастбищ, стремишься в эту мрачную, пыльную пустыню ко мне!
Это больше, больше, чем восторженные слова о моих девяти книгах!
Это лучшее молчаливое признание, твоим благо-родным именем подписанное на вечные времена; тобою, Альма Птацек!
Ты, с пепельными светлыми волосами, нежная, кроткая, глубоко преданная!
Альма, тем, что ты покинула свои горячо любимые, лежащие над Ланзерским озером нагорные пастбища, и вернулась ко мне, сюда, в серый все убивающий большой город, Вену, отель Грабен, комн. № 33, 4 этаж, ты мне дала лучшее доказательство моего поэтического дарования; это — больше, чем лестные, полные понимания беседы! Вечная тебе благодарность!
ПУТЕШЕСТВИЕ.
2/10. 1917.
Иннсбрук; я действительно в Иннсбруке; это непонятно и для меня, и для тебя, Паула, и для тех, кто меня знает. Откуда эта энергия, Петер, уехать из Вены, оставить любимую комнатку № 33 I отель Грабен, и приехать в Иннсбрук, с мешком из коричневого сукна с монограммой Р. А. и «Nickel Schloss», и всем, что тебе необходимо?!? Кто это сделал, Петер? Ты ведь не знаешь вечером, хватит ли у тебя утром энергии завязать галстук, и потому очень часто спишь в галстуке?!? Оно, конечно, можно спать и в брюках, само собою разумеется. И вдруг я в Иннсбруке?!? Петер, признайся, как это произошло?
Паула сказала: «Ты нужен мне в Иннсбруке. По тем или по другим причинам. Хочешь, или нет?!? Я могу обойтись без тебя в этой сложной жизни, но с тобою, Петер, как всем, нам подобным, современным людям 1917 года, мне проще, правильнее, удобнее»!
Потому я приехал в Иннсбрук. Паула почему-то просила меня приехать. Я здесь ради нее, это для нашей души не больше, чем снегом покрытые горы... Паула, Паула, что знаешь ты о влекущей нас природе «женщины»?!? Это больше, чем нагорные пастбища.
Паула Швейцер,
сегодня, 3/10.1917, в 2 ч. дня, в Иннсбруке, я признался тебе в следующем.
Никогда еще, ни одна женщина не вела себя при таких сложных обстоятельствах, начиная с того момента, как мы пришли на вокзал в Вене, чтобы ехать в Иннсбрук, в половине восьмого утра 2/10 1917, до сегодняшнего дня, 4/10, любовнее, нежнее, беззаветней, так по-матерински, как сестра, няня, самоотверженнее, достойнее, высоко-человечно, с пониманием событий, объективно, справедливо — как ты, Паула Швейцер! Я люблю тебя!!! Если когда-нибудь я со своей совершенно разбитой душой поэта буду близок к тому, чтобы тебя оскорбить, любимая, пришли мне эти сегодня написанные строки, чтобы я вернулся к тебе! через тебя!
ЭТИЧЕСКИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА.
Он вдруг заявил, что не может взять с собой на концерт в городе свою молодую жену, потому что ее присутствие мешает ему углубиться в Бетховена. Молодая жена и старый больной поэт сразу поняли, что он хочет, чтобы она осталась в обществе поэта. Беспомощный, удивленный поэт бросил на него трогательный взгляд. А молодая жена сказала: «Моя душа должна приносить жертву из уважения к нашему поэту, не думай, пожалуйста, что трогательный взгляд уважаемого нами поэта относится к тебе!»