ЗАРАБАТЫВАТЬ.
Есть много, бесконечно много людей, их воистину не счесть, которые стремятся только бы заработать, заработать, заработать. Они в каком-то опьянении. Мой дорогой, но ведь другие тоже зарабатывают, и лучше тебя. И ты с этим миришься?! Но к чему, зачем ему заработок? Он хочет пойти в оперу на Рихарда Вагнера?! Или летом в «Gesäuse»? Или он хочет купить особенные книги, особенно приятные для него платки?! Или, может быть, нет, не будем лучше говорить об этом, хотя это ведь возможно, — женщины!? Нет, он хочет зарабатывать, потому что другие зарабатывают. Нет, его подталкивает это ничего не говорящее, бессодержательное слово «зарабатывать». Зарабатывать! Для чего?! Для заработка. А потом?! Потом опять и еще. Пока не умрем. Обязанность, которую люди сами возложили на себя. Не хочешь ли ты, зарабатывающий, построить себе гнездышко на озере Вольфганг, не хочешь ли купить моторную лодку, комнату для избранных? Нет, он не хочет. Он хочет зарабатывать! Без отдыха! Зарабатывать!
«КУПЕЧЕСТВО».
Владелец одной самой элегантной парикмахерской в столице — там причесывались, брились, мыли себе голову (браво! но, к сожалению, не духовно и не душевно) графы, бароны, банковские директора, богатые бездельники, крупные промышленники, которые кажутся очень важными для человечества, и т. д. и т. д. и даже один высоко современный писатель (можно сказать: дурак) — итак, этот владелец, несмотря на свои девяносто три года и на свое значительное состояние, страдал денно и нощно, что его помощники за его спиной обделывали свои дела и что, стало быть, он дает имя старой известной фирмы на то, чтобы они набивали непозволительным образом (ха, ха, ха, ха) свои карманы!
Я ему сказал: «У вас неправильная бухгалтерия. Подумайте, вы в отчаянии по поводу ежегодных убытков на 100.000 крон, но вы ведь относитесь равнодушно к неизбежным убыткам на 200.000 крон ежегодно. У вас остается ежегодно чистая прибыль в 100.000 крон. Если бы в вас было достаточно «мудрости» для того, чтобы остаться равнодушным, когда у вас есть неизбежные убытки! Жизнь уже такова, жестоко-несправедлива!»
Он нагнулся смиренно ко мне и сказал: «Глядя сверху вниз, легко осуждать, но быть в этой шкуре, в ней самой, тогда, к сожалению, нельзя смотреть сверху вниз!»
— А это как раз нужно строго наказывать! — ответил поэт.
ПРЕМЬЕРА.
Я был на новой пьесе.
Для красивых, молодых дам в партере и в переполненных красно-золотистых ложах
это было как бы изображением их собственной судьбы.
Правда, в некотором отдалении; и хотя типично, но все же только отдельный случай!
Но все эти зрительницы переживали, чувствовали, страдали, жалели, и все уступили жизни.
Иначе бы они не сидели здесь, не скорбели бы о своей судьбе, которая, слава богу, и не была их собственной судьбою!
Плевок писателя и щекотание нервов.
Как они близки и родственны той модной героине на сцене!
Нет! Ведь та страдает, не видит выхода, она не могла бы на этой пьесе сидеть спокойно в партере, она бы горько плакала или упала бы в обморок!
А они сидели и надеялись, что мужчины будут любоваться их оголенными руками под тюлевыми покровами, их красивыми платьями или пышностью оригинальных причесок.
И оно так и было.