...............................
«Милый, милый Петер Альтенберг!
«Снова пришло время, когда я получаю от вас привет! Не забывайте меня!!!
«Вот два года, как я не веду больше дневника — в ваших сказках «все написано». Я употребляю свои скрытые силы, чтобы найти в себе самой могущие развиваться способности. Вот два года, как я переписываю ваши сказки левой рукой. Я получила новую руку, новую кисть, новый мозг — для душевно-духовной деятельности.
«Петер Альтенберг, вы вплетены в мою жизнь, и если бы я захотела оторваться от вас, я должна была бы оторваться и от себя самой.
«Рождество — любовь. Я праздную ее каждый вечер, с тех пор как вы мой!!!
«Ваша Елена».
ЖЕСТОКОЕ ОБРАЩЕНИЕ С ДЕТЬМИ.
Судья: — Вы, Катерина Гольцль, в военное время контролерша на трамваях, раздели догола вашу одиннадцатилетнюю падчерицу и били ее по всему телу палкой, запрещая ей кричать ударами по рту!
— Если неделями не высыпаешься; если у тебя есть пятеро человек своих собственных детей; если есть еще и другие обстоятельства, и видишь, как живут другие скоты, тогда делаешься такой!
— Да, но в чем виновата эта несчастная, невинная девочка?!
— Она, правда, не виновата, но она должна расплачиваться. Я тоже не виновата, но я терплю.
Судья ее оправдывает, потому что относительно жестокого обращения с «неродными детьми» нет параграфа в законах. Почему?! Да, почему?!! Берта Зуттнер получила от благодарного человечества премию мира в 200.000 крон. Но разве она заслужила ее своими писаниями?! Разве наступил на земле мир?! Глупо, глупо.
КУПАНЬЕ НА ДУНАЙСКОМ ШТРАНДЕ.
Я видел пятнадцатилетнюю девочку в сером шелковом трико и серой шелковой шапочке, с белоснежными, длинными, узкими ногами; я видел четырнадцатилетнего мальчика, он был еще более стройный, более гибкий, более нежный, чем она. На нем были черные шелковые, совсем короткие штанишки. Я видел дам на солнце под серо-зелеными ивами, и русский пленный в коричневой куртке тащил повозку. Никто не говорил о войне. Все думали лишь о своем здоровье, о том, чтобы загореть; вода — и та была на втором плане; думали больше о солнце. В воде скоро становится слишком холодно, а на солнце никогда не бывает слишком жарко.
Я бродил часами среди прохладного, как погреб, кустарника на Дунае и не встретил влюбленных пар. В прекрасной, глубоко заросшей пучине мне недостает фламинго, крокодилов и цапли. Но зато были маленькие синие бабочки. На расстоянии часа езды от нашей «столицы». Можно только мечтать: «Тьфу, Лидо!»
ГОРДОСТЬ ГОРНИЧНОЙ.
Один приезжий дал сегодня утром нашей очаровательной горничной-баварке на хранение открытый конверт с множеством бумажек по 100 крон. Он сказал шутливо: «Для Америки здесь нехватит!» Она гордилась таким доверием, показывала всем эти деньги, дабы видели все, что ее лицо внушает доверие. «А вы приняли по счету?!» спросила собака. «Нет, к чему?!» «Он ведь мог думать, что здесь больше того, что есть на самом деле!» «Этого приличный человек не сделает!» «Приличный нет, но неприличный?!» «С бедной горничной в отеле?!» Ее гордость исчезла, была убита, погребена. Потом этот приезжий дал ей 10 крон на чай за ее честность. Но благородная, детская, нежная гордость горничной не возвратилась больше. Это было обычное, хотя и хорошее вознаграждение за оказанную услугу!
ЛЮБОВЬ.
Моя душа поэта совершила одно лишь преступление — что я не люблю тебя!
Я говорю «моя душа поэта» потому, что умом я люблю тебя, только, только тебя.
Я признаю в тебе ежечасно
самое интеллигентное, самое добродушное,
самое привязанное ко мне, самое любящее,
скромное, нежное, чуткое, самое благодарное создание!
Но душа ищет чего-то таинственного, я бы сказал, покоряющего дух,
такого, что непохоже на созданное духом! Позорно лучшего!
Я готов погибнуть за нее, может быть, потом раскаюсь; но готов!
Стать поэтом для нее, хотя ты не поэт; украсить ее жизнь; желать облегчить, хотя и не можешь, думать, чем бы обрадовать ее, доставить ей маленькую, ничтожную, смешную радость, хотя есть более значительные вопросы, которые нужно решать.
Это восторги,
не связанные с духом и духовным!
И если она тебе скажет: «Pardon, но я этого совсем не хочу!» —
не верь ей! Я допускаю, что она хочет, чтобы ее признавали духовно,