Я поэт, меня не интересует отдельный человек, с его личным горем!
Горе всего мира плачет в моей широкой, безграничной душе!
Неужели я должен, неужели я имею право ради твоих единоличных страданий отказаться от всех, мне неизвестных; предоставить их мрачной, неведомой судьбе.
И это потому, что ты, моя знакомая — я знаю даже твое имя, судьбу, дом и номер дома — молишь меня спасти именно тебя?!
Вероятно, от тебя самой и твоего незнания жизни, как это всегда бывает; спасти тебя от твоих собственных глупостей?!?
Разве, я поэт, имею право помогать одной, тратить время поэта, между тем как толпа молит о просвещении всех?!
Разве я имею право спасать Анну от чего-нибудь злого в этом мире, в то время, как Берта и другие носительницы других имен в отчаянии и с возмущением видят, что поэт глух к таким же важным для них душевным мукам?!? Нет, я не имею права!»
Только «филистер» пытается беспрерывно и, слава богу, напрасно, помочь с любовью одной, в ее безразличной для мира жизненной нужде!
Он надеется получить что-нибудь от этой одной за свое бескорыстное старание (ха-ха-ха-ха)!
Тьфу! ростовщик души!
Мир его пугает, ибо там признание последует, может быть, лишь после смерти.
Бескорыстные господа идут на такое дело неохотно.
После смерти?! Сколько это принесет при жизни?!
Помочь одной единственной, конечно, гораздо легче.
ОСКОЛКИ.
— Милая барышня, все, что вы думаете, ложь, все, что вы чувствуете, ложь, все, что вы собой представляете, ложь!
— К сожалению, это совершенно верно, сударь. И все же я знаю по опыту, что это может многим очень милым людям нравиться.
Когда девушка мне говорит: «Без своего рояля я бы не могла быть счастлива» — ты должен сразу почувствовать, действительно ли это так, что она без своего рояля не может быть счастлива. Если же ты не узнаешь этого точно, то ты вообще никогда ничего у нее не сможешь узнать!
Недоверия не должно быть там, где ему нет места. Знать, чувствовать, где ему не место, это почти гениальность!
«Я хочу только, чтобы со мной хорошо обращались!»
Только хорошо?! Но ведь это всего труднее!
Шиллера возбуждал даже запах яблочной шелухи.
Это женщины забывают. Есть тайны. Как?! Разве они яблочная шелуха?!
«Ах, вот!» говорят женщины, окончательно ничего не понимая. Они, стало быть, должны действовать как яблочная шелуха!
Тогда они возражают: «Но разве все мужчины Шиллеры?!»
Нет, конечно, нет!
ГЕНИИ.
Возьмем только одну единственную, для меня заменяющую целые биографии, фразу из письма Гете к Цельтеру 2/9.1812: «Я познакомился с Бетховеном в Теплице. Его талант меня поразил (Талант?! А почему не гений?! Эта мудрая воздержность и осторожность духа, царствующего над миром, это великолепно!!). Но он, к сожалению (почему «к сожалению»?!), совершенно невоздержная личность; он, правда, не ошибается, находя, что мир отвратителен, но он этим ничего не улучшает ни для себя, ни для других!» Какое у Гете ясное, святое, холодное, справедливое понимание всей нашей жизни, в этом одном предложении, и вместе с тем какая краткая биография, снимок страданий Бетховена в этом одном предложении! Внутренне, сам собой, вечно «спокойный», и сам собой вечно «взволнованный», великолепно!
ПИСЬМО ХУДОЖНИКА.
Любимая, разрешаешь ли ты мне от всего сердца
жить так, именно так, каждый час, как я жил до сих пор без тебя?!?
Без жертв, которые бы я должен был приносить во имя моего нового, глубокого «влечения» к тебе?!?
Освобождаешь ли ты меня действительно, в то же самое время связывая меня своей неописуемой новой личностью, связывая меня, удерживая от всего другого?!
Может ли твое торжество быть моей безграничной свободой?! Вряд ли.
Когда я постоянно возвращался к тебе после своих странствий?!? Подумай, как ты меня тогда побеждала.
Любимая, можешь ли ты ждать, пока я покину все остальное в жизни, что, может быть, для моей жизни так же необходимо, как твое верное ожидание? Можешь ли ты мне даровать все, в чем я действительно нуждаюсь, и ни в чем не отказать мне пугливо?!?
Может ли мое развитие в мире стать для тебя важнее, чем удобства твоего собственного существования?!
Можешь ли ты переживать в себе мое постоянное развитие, тихо страдая, или без страдания, как свое собственное, высочайшее бытие?!