Димка быстро поднес к губам флейту Пана и стал подыгрывать. Женщина закивала и допела куплет до конца, потом, забыв слова, промурлыкала пару тактов, махнула рукой и спросила:
- Куда-нибудь торопишься?
Димка пожал плечами и мотнул головой.
- Ну пошли тогда в дом!..
Димка не успел возразить, как женщина скрылась уже в проеме калитки.
Мальчик вошел в чистенькую, оклеенную бледно-желтыми, в цветочек, обоями комнату и нерешительно замер у порога. Женщина скрылась уже в проеме за узкой, облицованной белой потрескавшейся плиткой печью и загремела там посудой.
- Сейчас будем чай пить, - послышалось оттуда. - Ты проходи, не стесняйся!
Димка прошел к накрытому полосатой клеенкой столу возле окна и скромно присел на краешек одного из двух стульев. Кроме стола в комнате был еще светлый старомодный сервант, за стеклом которого стояли рядками несколько фужеров и рюмок, пара вазочек и собранный «розочкой» чайный сервиз; громоздкий телевизор в углу на комоде, покрытый ажурной салфеткой; диван с деревянными облупившимися ручками. Над диваном висел небольшой тонкий выцветший ковер с копией картины Шишкина «Утро в сосновом лесу» (где медведей вписал художник Савицкий). А вот над ковром...
Димка от неожиданности поперхнулся и громко закашлял, не отводя обалдевшего взгляда от большой цветной фотографии в резной рамке, висевшей на стене чуть выше ковра. Черная ленточка наискось пересекала угол портрета, с которого - в форме десантника, в сдвинутом на самый затылок голубом берете - ему улыбался... Аорее! Ошибки быть не могло: огненно-рыжие волосы, а самое главное - изумрудные глаза, которые смотрят вроде бы на тебя, но в то же время и куда-то гораздо глубже, словно видят не только то, что доступно обычному взору. Да, это он - его старший друг, которого час (всего лишь час?) назад в последний раз видел Уикее.
В комнату с чайником и сахарницей в руках вошла хозяйка. Димка не успел сразу отвести взгляд от фотографии, и женщина по его обескураженному виду что-то поняла. Она задрожавшими руками поставила на стол сахарницу с чайником и бессильно опустилась на стул.
- Ты знаешь Юру? - прошептала она с непонятной надеждой. Глаза ее смотрели на Димку с такой мольбой, что соврать он ну никак не мог...
- Да, - так же тихо ответил Димка, отчетливо вспомнив предсмертные слова друга: «Передай маме, что Юрка...»
- Он погиб... - Женщина вроде бы просто сообщила это мальчику, но все же ему в этой коротенькой фразе послышался вопрос.
- Да, - снова сказал Димка и отвел глаза.
- Ты что-то знаешь! - Глаза женщины вспыхнули, она всем телом подалась к парню.
Димка мысленно заметался. Что же ему делать? Не рассказывать же этой женщине - Юркиной матери, в этом у него не было сомнений - про Аорее, про родную инопланетную деревню, про Черных воинов, убивших и там ее сына... Как он объяснит ей о жизни сразу в нескольких местах, временах и телах, если и сам толком в этом не разобрался?.. Если бы не присутствие в нем сейчас сразу двух сознаний - Уикее и Димки, - он бы, наверное, подумал, что все это ему только приснилось! А может, он просто сошел с ума... Ведь он слышал где-то это выражение - «раздвоение личности», и оно явно не обозначало что-то хорошее.
Женщина словно прочла Димкины мысли. Она встала со стула, прошлась по комнате взад-вперед, села на диван, сложив на коленях все еще дрожащие руки, и сказала:
- Расскажи мне все, что тебе известно. Я поверю! Пойми, мне это очень надо знать. Юра - мой единственный сын!..
Димка шумно выдохнул, затряс головой, все еще не решаясь рассказать матери солдата правду. А вдруг это все же его больные фантазии? Да если и нет, разве во все это можно поверить? Женщина обязательно сочтет его сумасшедшим, или, хуже того, циничным вруном... Ведь не понять ей, не понять! - Мальчик от волнения не заметил, что последнюю фразу прошептал вслух.
- Я пойму! - вскинулась женщина. - Я все пойму! Мальчик, дорогой... Я учительницей работаю, ты не думай, я не глупая!
- Учительницей? - невольно вырвалось у Димки.
- Ну да. Ты не смотри на мою одежку, сейчас каникулы, я по-простому и одеваюсь. А так я младших детишек в школе учу.
- А как вас зовут? - вырвалось у мальчика. Наверное, подсознательно ему хотелось потянуть время.
- Ой, мы и правда не познакомились! - всплеснула руками женщина. - Людмилой Николаевной меня зовут. А тебя?
- Я - Димка.
- Димочка, дорогой, расскажи мне про Юру! - В глазах женщины заблестели слезы, и Димка не смог больше тянуть. Будь что будет!
- Хорошо, - вздохнул он. - Слушайте...
Пока Димка рассказывал - очень долго, про давно остывший чайник оба забыли, - Людмила Николаевна не произнесла ни слова. Она даже почти не шевелилась, словно боялась, что вспугнет мальчика и тот замолчит. Лишь глаза жили на ее лице собственной, отдельной жизнью: округлялись, щурились, загорались, начинали блестеть, подергивались дымкой печали...