В покрытой чугунной решеткой яме, сбоку от асфальтированной пешеходной дорожки, желтело плохо задернутое старым шерстяным одеялом окно подвала.
Гайдар стал искать вход. И обнаружил возле парадного вывеску: «Лицую брюки и пиджаки». Большая стрелка показывала вниз. Крепко держа за руку Марийку, которая прижимала к себе уснувшего котенка, Гайдар вошел в подъезд, спустился под лестницу. Входная дверь в мастерскую была приоткрыта. Они прошли по темному коридору вперед. Путь им снова преградила дверь. И Гайдар вежливо постучал в нее рукояткой ТТ.
— Входите, — ответил немолодой мужской голос.
Двое стариков, муж и жена, сидели на гнутых венских
стульях возле узлов и фанерных чемоданов, среди которых выделялся полукруглый футляр перетянутой ремнями швейной машинки «зингер».
А двое мальчишек, старший из которых был ровесником Марийки, лежали на широкой деревянной кровати под лоскутным одеялом.
Тут, как и во многих домах в эту ночь, пока оставалась возможность выбора, решали.
А дело заключалось вот в чем. Дочка стариков, Соня, две недели назад, когда все были уверены, что Киев выстоит, записалась санинструктором в пехотную часть, где служил командиром роты ее муж.
— У них сумасшедшая любовь еще с очага,[8] — сказала жена портного.
А мальчишек Соня оставила родителям. И вот теперь старики сидели на узлах, понимая, что надо уходить из города, и не имели силы отважиться на такой шаг с внуками и швейной машинкой, без которой не могли существовать.
Гайдар в двух словах рассказал о Марийке, дал понять, что не может больше задерживаться. И поскольку в шинели с пустыми петлицами он порой производил невыгодное для себя впечатление, то вынул из кармана и показал свой писательский билет.
— Сонечка вас, конечно, читала. Она все читала, — сказал старик. — Она будет очень жалеть, что вы ее не застали.
— А девочка пусть у нас поживет, — вздохнула старуха. — Пойди, — обратилась она к Марийке, — познакомься со своими приятелями. Это Миша и Алеша. Они рисуют, поют и уже знают буквы.
Миша и Алеша, удивленные тем, что девочка у них остается, сели, не забыв запахнуться в одеяло, из которого теперь торчали только их головы. А Марийка крепко держалась за карман шинели Гайдара.
— Идите по своим делам, — разрешил Гайдару старик. — Мы все равно никуда не поедем. А Сонечке скажем, когда она вернется, — улыбнулся он жене, — что она оставила нам троих.
— Я с вами. Я пойду с вами, — испуганно и моляще заговорила Марийка. — Ведь вы идете искать мою маму? — И она снова посмотрела на него с надеждой.
...Гайдар помнил, как торопливо пожал руки старикам, кивнул мальчишкам, поцеловал в соленые глаза девочку и, сунув под графин несколько сотенных бумажек, вышел — почти выбежал на улицу.
Он опаздывал в Голосеевский лес. Он рисковал, он мог не успеть вернуться к мосту до рассвета.
* * *
Когда случай с Марийкой был припомнен до самых мелких подробностей: там, в подвале, при свете, выяснилось, что глаза у девочки темные, а к ее матроске под пальто приколот маленький значок Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, которая перед войной была празднично и шумно открыта в Москве; когда Гайдару оставалось только сесть, положить на колени тетрадку и сжато, без лирики, все записать, прибежал один из наблюдателей:
— Обоз... с большой охраной...
Вечер
Захватить удалось всего пять подвод, и две перепуганные коровы сбежали в лес сами. Необычное в это утро оживление на шоссе помешало взять больше, но страх оккупантов перед всякого рода зарослями избавил партизан от преследования.
До лагеря оставалось еще изрядное количество километров, когда все участники операции ощутили вдруг волчий голод. На подводах пригодным к немедленной еде оказался только белый липовый мед в пузатом бочонке. Извлеченные из голенищ, в ход пошли деревянные и алюминиевые ложки. Но много ли можно съесть густого меда — без хлеба, без воды? Каждый черпнул из бочонка два-три раза, облизнул липкую ложку и сунул обратно в сапог, а Гайдар — в маленькое отделение сумки. С тем и прибыли в лагерь.
Аркадий Петрович коротко доложил командиру, как дело началось да чем кончилось. И пока с возов уносили на склад захваченное оружие, муку, сало, разделанные свиные и овечьи туши; и пока находчивые поварихи доили пригнанных перепуганных коров и растапливали плиту, обещая к вечернему обеду украинский борщ с трофейной свининой, Гайдар заторопился к своему пню.
До наступления сумерек он занес в свою тетрадь эпизод «Марийка» и еще один — «Голосеевский лес». И когда он уже перестал различать следы своего карандаша на листе — а работалось ему хорошо, и было желание закончить сегодня историю той киевской разведки, — Аркадий Петрович спустился в землянку, запалил трут, вздул огонь и при свете лампадки из гильзы, на могучем всплеске сил занес на бумагу еще один сюжет — «Взрыв Цепного моста».