Для экспедиции в Лепляву нам с Василием Михайловичем оставалось только выбрать время. Обоим удобнее всего было лето. Однако близилась 25-я годовщина со дня гибели Аркадия Петровича. Бывшие лейтенанты Абрамов и Скрыпник известили меня, что к 26 октября будут в Лепляве. Я пригласил к тому же сроку и Василия Михайловича.
20 октября я уже находился в Каневе. Осень выдалась неприветливая, как в сорок первом. Рано осыпались деревья. Моросили дожди. Давно не показывалось солнце. И в колхозах опасались, что не успеют до заморозков управиться с овощами.
Рядом со старой двухэтажной гостиницей возле парка имени Гайдара светлело недавно построенное легкое здание со стремительно-тревожной фигурой горниста на фронтоне. Это была Библиотека-музей А. П. Гайдара, единственный в мире памятник детскому писателю, деньги на который заработали и прислали дети. Одна девочка писала: «Мама дала мне деньги на мороженое. Я их посылаю на строительство музея».
...Тут мне был знаком каждый экспонат. Но дольше всего я обычно простаивал возле вертикального стенда. На голубом его сукне под толстым бронестеклом белели две небольшого формата страницы, заполненные торопливыми карандашными строчками. Это было письмо «лейтенанта С. Абрамова» от 1 мая 1942 года — первое известие о подвиге и гибели Гайдара.
В сорок втором эти листки проделали нелегкий путь из глубокого немецкого тыла в Москву. И уже совсем недавно, подаренные Дорой Матвеевной Гайдар, прибыли из Москвы в Канев.
Стоя возле двух этих страничек, я думал: сколько же народу привело в движение письмо Абрамова — тогда, в сорок втором, и после, в сорок четвертом, когда «Комсомольская правда» прислала капитана Башкирова, и еще позже, в сорок седьмом.
И то, что я теперь ждал в Каневе Скрыпника, Абрамова и Швайко, то, что миллионы ребят хотели теперь быть похожими на Аркадия Петровича, было отдаленным эхом все того же письма.
Странички, которые я теперь видел сквозь толщу стекла, не позволили Гайдару пропасть без вести, исчезнуть бесследно. Это было первое и долгое время единственное документальное свидетельство его героизма и верности долгу.
* * *
Сергей Федотович Абрамов приехал первым. В шляпе, габардиновом пальто. Лицо полное, гладкое, оттого необычайно моложавое. Густые, темные усы прикрывают маленький, детский рот.
Не дав Сергею Федотовичу перевести дух, я распахнул перед ним дверцу райкомовского «газика», и мы понеслись встречать Скрыпника. Василий Иванович прислал телеграмму: «На киевский не достал. Еду винницким Золотоношу...»
Золотоноша была та самая, куда ровно четверть века назад — день в день — было сообщено о неожиданном появлении пятерых партизан. И дорога тоже оказалась «та самая», по которой немецкий майор не рискнул отправить ночью грузовики с солдатами.
Лишь только я очутился в одной кабине с Абрамовым и осознал, что за путь нам предстоит, я стал во всем находить следы давних событий.
Промелькнувшее здание леплявской железнодорожной станции напомнило: ведь откуда-то отсюда звонил Глазастый.
Глядя на провода, которые тускло и неотступно блестели вдоль обочины, я думал: «Скорей всего, те же самые». Ухабы напоминали о том, что неровности дороги (теперь-то во много раз лучшей) заставили майора вызвать помощь из Хоцек.
Когда мы проносились по центру Гельмязева, я успел показать Абрамову массивное, выкрашенное в желтый цвет здание. Здесь в сорок первом ломали на допросах пальцы командиру отряда. Тут допрашивали и убили рукояткой нагана добрейшего лесника Швайко, но до всего этого сюда, в помещение районной управы, поступил донос Глазастого.
Абрамов на ходу приоткрыл дверцу и проводил уплывающее от нас строение тяжелым, жестким взглядом.
В Золотоноше, у кирпичного здания вокзала, мы затормозили. До прибытия винницкого оставалось десять минут. И я двинулся вслед за Абрамовым через толпу на перрон.
Когда появился поезд, Абрамов сперва побежал ему навстречу, потом повернул обратно. Где какой вагон, было не понять. И тут раздался крик:
— Сережа!
Не дожидаясь, пока остановится поезд, рискуя запутаться в полах длинного пальто, с подножки спрыгнул Скрыпник. Выпустив из рук старенький чемодан, Василий Иванович бросился к Абрамову, и они судорожно обнялись. Вынули из карманов накрахмаленные платки, стыдливо приложили их к глазам и быстро спрятали обратно.
Я расцеловался со Скрыпником, представил водителя Юру, подхватил чемодан. И мы направились к выходу. В Лепляве нас ждала Афанасия Федоровна.