Если же заявление бывшего партизана ошибочно, то возникает будничный, рабочий вопрос: где или у кого перед 26 октября Аркадий Петрович Гайдар оставил на хранение брезентовую противогазную сумку со своими бумагами?
Я поселился в Лепляве у Афанасии Федоровны Степанец. Это к ней в июне 1944 года попросился на постой капитан Башкиров. К ней в августе 1962 года впервые приехал я. С этой беленькой хаты под соломенной крышей начинался мой поиск на путях-дорогах Гайдара, который продолжается по сей день.
Весной 1964 года я обосновался у Афанасии Федоровны надолго. С военной поры в доме мало что изменилось: та же русская печка с лежанкой. Самодельный буфет до потолка. Лавки вдоль стен. Стол, врытый в сухую глину пола. Угол с иконой и портретом Тараса Шевченко.
Когда я подарил Афанасии Федоровне увеличенную фотографию Гайдара, она вставила ее в рамку, повесила высоко на стене и тоже убрала расшитыми полотенцами. Пока не началось строительство Каневской ГЭС, по вечерам горела керосиновая лампа, та самая, при свете которой писал Гайдар. Только пришлось купить новое стекло.
Я рано вставал, завтракал и уходил в старый партизанский лагерь. В его окрестностях я отыскал родник — маленький тугой фонтанчик, который бил из-под земли. Из этого родника пили и брали воду партизаны. Нашел поляну, которая служила отряду кухней. Тут еще валялись чугунные конфорки и раскрошенный кирпич плиты. Разбирал полусгнившую кровлю обвалившейся землянки в надежде что-нибудь отыскать. Но, кроме нескольких винтовочных патронов и гильз от немецких автоматов, не обнаружил ничего.
Я совершил пешие переходы от лагеря к Днепру, к селам Комаровка, Хоцки, Софиевка, где бывали бойцы. В их числе Гайдар.
Я пытался представить себе быт партизан, их трудные и опасные будни. Желая везде побывать, случалось, сбивался с дороги, попадал в незнакомые, пустынные места, где не у кого было спросить, как выйти к жилью.
В такие минуты чувствовал себя заброшенным и одиноким. Москва, мой дом, рабочий стол и полки с книгами представлялись отсюда, из молчаливого запущенного леса, чем-то далеким и нереальным.
Думалось: «Я приехал сюда по доброй своей воле. Если даже придется в лесу ночевать, утром попаду в какую-нибудь деревню. Меня там накормят. Но как же грустно, наверное, было в этих безлюдных зарослях тем, кто попал сюда, выходя из окружения?»
...Усилием памяти я находил тропинку, с которой сбился. Первый робкий огонек, замеченный впереди, придавал мне бодрость. И поздно вечером едва различимой дорогой я возвращался в Лепляву.
— Слава богу, — говорила Афанасия Федоровна, когда я открывал дверь.
На столе мигом появлялась горячая картошка, сало, огурцы, варенье, кружка с чаем, заваренным травами. И я снова думал: «Я провел в лагере только день и вот радуюсь пару над миской и теплым бокам фаянсовой кружки, о которую грею руки. Чем же была эта изба для партизан?»
— Афанасия Федоровна, — спрашиваю после чая, — вы помните у Гайдара сумку?
— Помню, — равнодушно отвечает она.
Афанасия Федоровна привыкла ко всяким вопросам.
С послевоенной поры круглый год приезжают в ее дом пионеры-тимуровцы, которые многие месяцы зарабатывали деньги на такую поездку; отдыхающие соседних санаториев, пассажиры туристских теплоходов, делающие остановку в Каневе; тормозят возле ее хаты роскошные «икарусы» и скромные «уазики».
И чем бы ни была занята Афанасия Федоровна: готовит ли она обед на совхозном стане (она признанная стряпуха), окучивает ли картошку или поливает клубнику в своем огороде, — увидев, что приехали посетители, она прерывает работу, моет руки, переодевается и идет к гостям.
Если народу приехало много, Афанасия Федоровна садится на специально построенную скамеечку возле избы. С мягкой улыбкой спрашивает, откуда пожаловали ее гости: ей это интересно. Сама она ездит редко и только к своим детям.
А потом, волнуясь, словно беседует об этом впервые, начинает бесхитростный рассказ о сорок первом, о партизанском отряде, что находился в лесу, — а лес вот он, прямо за ее огородом. И о том, что у них в доме гостил Аркадий Петрович Гайдар.
И, видя, как безотказно Афанасия Федоровна отрывается от своих дел, которые будет заканчивать вечером или даже ночью, посетители не догадывались, что уже не первое десятилетие она несет тяжелую эту обязанность лишь по доброй своей воле.
Рассказывать о тех, кого нет, Афанасия Федоровна считала своим долгом перед Гайдаром, мужем, братом и другими погибшими партизанами, ничего за многие тысячи своих встреч и бесед не получая. И не требуя.