Я удивился. С улицы казалось, что дом беспробудно спит. Мы вошли с Николаем в большую душную комнату, где пахло копотью, несвежим бельем и только что испеченным хлебом, который лежал на лавках. Неизвестно почему запах свежего хлеба напомнил мне блокадный сорок первый в Ленинграде, а также другие годы, когда простая горбушка значила в моей жизни немало.
И вдруг еще одна подробность остро напомнила войну: окно! От потолка до пола оно было занавешено непроницаемой дерюгой; справа дерюга задралась, и я увидел вместо стекла прибитые к раме плотно сколоченные доски. В Ленинграде в сорок первом так забивали окна первых этажей — от снарядных осколков и на случай уличных боев.
Но ведь война давно кончилась!
Я продолжал стоять на пороге. Слева от меня послышался шорох. Нервы были напряжены. Я вздрогнул и резко повернулся. В стене зияла похожая на чулан ниша. В углу ее перед золоченой иконой подмигивала крошечная лампадка.
«В этом доме молятся?! — удивился я. — О чем же тут просят бога?»
А на широкой постели, вытянув ноги в тонких чулках, сидела старуха. Она была вся в празднично-черном, словно только возвратилась с похорон. Наверное, в молодости эта женщина была очень хороша. Темные, с удивленным разрезом глаза. С изящною горбинкой нос. Капризного рисунка красивый рот, казалось, умел насмешничать и повелевать.
Но глаза, когда-то полные огня и блеска, потухли. Смуглые щеки обескровились и ввалились. Губы стянуло и изрезало морщинами. И породистый нос на маленьком теперь лице выглядел несуразно большим. Женщина была так худа, что под тканью одежды остро проступали кости, словно платье было натянуто прямо на скелет.
Это была его мать. Она его родила и вырастила. Только чему же она его с колыбели учила, если в самую тяжкую для народа годину из всех должностей на земле он выбрал самую подлую — сделался полицаем?
— Это человек из Москвы, — громко произнес Николай. — Ты повинен ему все рассказать.
— Счастлив познакомиться, — ответил Известный полицай.
Я сделал вид, что не заметил протянутой мне руки, и впервые взглянул на него. Бывшему полицаю на вид было сорок с небольшим. Нарядный клетчатый пиджак спортивного покроя облегал могучий торс. Ворот рубашки не застегивался на крепкой жилистой шее. Густые, бесцветные волосы он франтовато зачесывал набок. И только нос его, изрядно примятый (в детстве били сверстники, часто бегал ябедничать?), придавал лицу отставного полицая обиженное и плаксивое выражение.
Заметив, что я разглядываю его, хозяин дома приветливо улыбнулся. В оскале крепких, без единой пломбы, зубов проступило что-то беспощадно жестокое.
«Улыбчивый», — мысленно окрестил я его.
Известный полицай протянул мне новенький паспорт и сложенный вдвое листок. Это была справка из мест заключения, что такой-то, приговоренный к двадцати пяти годам исправительно-трудовых работ, освобождается досрочно.
Не без важности спрятав документы в карман, Улыбчивый вдруг решительно заявил:
— При нем рассказывать не буду. — И показал на моего нового товарища.
Я повернулся к Николаю. Он стоял, наклонясь вперед. Кулаки и все мышцы его были напряжены. Он смотрел на Улыбчивого с неутолимой ненавистью.
— Коля, езжайте домой, — попросил я.
— Я вас обожду на улице, — ответил он.
— У нас беседа надолго.
— Я не тороплюсь. И потом, вы не найдете дороги.
— Я их провожу, — пообещал Известный полицай. — Я знаю, где они квартируют.
— Ну, смотри, сволочь, — на всякий случай предупредил Николай, — если с этим человеком что случится, то дело иметь ты будешь прежде всего со мной. — И он показал кулаки. Они напоминали чугунные шары от полупудовых гантелей.
Я проводил Колю до мотоцикла. За час мы сроднились. Неожиданно обняли друг друга. Коля неуловимым движением носка завел мотор и прыгнул в седло.
Улыбчивый ждал меня на крыльце. Я прошел в комнату с забаррикадированным окном. Старуха, не переменив позы, все так же сидела на кровати.
У входа зловеще лязгнул тяжелый засов. Я оказался заперт в странной крепости.
Бывший полицай, возвратясь, неловко плюхнулся на стул. Его кошачья грация улетучилась, а лицо приняло то окаменелое выражение, которое можно увидеть на снимках, выполненных деревенским фотографом.