В эту минуту Мише Тонковиду удалось извлечь патрон, который перекосило. Миша поставил на место затвор, ловко загнал в пазы новый магазин. И протянул пулемет Гайдару.
Аркадий Петрович подхватил пулемет и, вскинув к плечу, будто это малокалиберная винтовка, начал бить в серые спины, не давая опомниться.
Когда в магазине кончились патроны, Аркадий Петрович с сожалением опустил пулемет. Спрыгнул в окоп и осипшим от крика голосом сказал:
— Теперь, Миша, беги. Я за тобой.
* * *
В 1963 году бывший начальник штаба партизанского отряда Иван Сергеевич Тютюнник написал о бое у лесопильного завода:
«Натиска фашистов, с их превосходящими силами, отряд не выдержал и получил команду отойти. Гайдар, как пулеметчик, продолжал отбиваться... Товарищ Гайдар сам вызвался прикрыть отступающих пулеметным огнем. Это была большая помощь для спасения людей отряда».
В полдень 25 октября 1941 года во временный лагерь под Прохоровкой возвратился командир отряда Горелов. Его ждали двое суток, уже начали беспокоиться. А он вернулся довольный, возбужденный удачей. Тут же собрал партизан и, потомив минутку-другую, улыбаясь, объявил:
— Перебираемся, хлопцы, на новое место. Есть подготовленная база с большим запасом продуктов. Немцы дороги туда не найдут.
База находилась километрах в восьмидесяти. С учетом разных непредвиденных обстоятельств это четыре дня пути. На дорогу требовался провиант.
В аварийном лагере под Прохоровкой, где партизаны были вынуждены обосноваться после боя, в двух еще летом выкопанных землянках не было припасено ни банки консервов, ни горсти сухарей...
Старый лагерь на Омельяновщине гитлеровцы после боя до основания разграбили. Но там на деревьях были хитроумно припрятаны мешки с копченым мясом и салом.
— Кто пойдет? — спросил Горелов.
Вызвались пятеро. В их числе Гайдар.
— Аркадий Петрович, вы не пойдете, — решительно заявил командир.
Горелов повторял это всякий раз, когда Гайдар собирался на задание. Бесплодные уговоры только раздражали Аркадия Петровича. И 25 октября после недолгих пререканий Гайдар привычно настоял на своем.
Тропинка из Прохоровского леса вывела к железной дороге. Пятеро остановились и прислушались. В соснах шелестел ветер. Где-то далеко залаяла собака. Ей ответила другая. Наконец обе замолчали. И больше не раздавалось ни звука.
Пятеро продолжали стоять на небольшой поляне. Путь им преграждала высокая песчаная насыпь с темной будкой путевого обходчика возле шпал. В будке хранились инструменты и ручная дрезина. За насыпью начиналась Леплява.
Деревню можно было обойти лесом справа и тропинкой вдоль болота слева. Но обход удлинял путь. И пятеро двинулись напрямик: через насыпь, мимо дощатой будки, мимо кирпичного дома путевого обходчика, именуемого в селе казармой. И мимо хаты, где жил еще один леплявский полицай.
НЕДОУМЕНИЕ
В казарму Аркадий Петрович наведывался часто. Об этом мне рассказывал бывший путевой обходчик Игнат Сорокопуд. Кроме того, Гайдар бывал у Опанаса Касича, дом которого стоял неподалеку от насыпи. Знал ли Гайдар о полицае, который жил по соседству, на перекрестке дорог?
Полагаю, что знал. Но леплявские полицаи, опасаясь молниеносного возмездия, в селе до поры до времени вели себя скромно и тихо, вдобавок делая вид, будто не имеют понятия о близком присутствии партизан. И в отряде было решено полицаев пока не трогать.
Но за двое-трое суток после боя у лесопилки равновесие нарушилось. Партизаны отступили. Предатели осмелели.
Гайдар не уловил этой перемены. На него это было совсем не похоже. Еще с гражданской в нем было развито обостренное чувство опасности. Оно не имело ничего общего с трусостью. Это была способность мгновенно распознавать гибельные ситуации. Так альпинист, подымаясь по отвесной скале, интуитивно понимает, на какой выступ нельзя ставить ногу.
И вот единственный раз — вечером двадцать пятого — этот редкий дар предощущения опасности Аркадию Петровичу внезапно изменил.
Почему?
Эту хату под сопревшей соломенной крышей и сейчас еще можно видеть на краю Леплявы. В избе уже давно никто не живет. Но я еще застал жену полицая.
Она сама подошла ко мне, когда я стоял на рельсах возле будки путевого обходчика. Ее нельзя было назвать старой, но это была уже седая, высохшая женщина с болезненно-серым лицом, словно ее давно точил какой-то недуг. На ней была кофта с разлохматившимися рукавами и заношенная, в двух-трех местах небрежно починенная юбка.