За тяжелой дверью брякнули засовы, зазвенели кандальные цепи. И полицай увидел через узкую раскрывшуюся щелку часть цветастого, с красными маками, платка, тугую полную женскую щеку и широко вытаращенные в испуге глаза. То была жинка районного старосты.
— Партизаны! — шепнул ей Иван.
— Ай!
— Не здесь... в Лепляве.
Но ей все равно стало дурно. Домаха помнила ту ночь, когда партизаны явились за ее мужем, чтобы везти его в лес — на суд. Корнея Яковлевича, по счастью, не оказалось дома.
— Ступай в управу, — слабым голосом ответила она полицаю, — Корней Яковлевич скоро придет.
— Я обожду! — обрадовался полицай.
— Кому велено — ступай.
А секрет заключался в том, что, случайно избежав веревки, районный староста дома уже больше не ночевал. Не доверяя полицаям, которых сам набрал из жулья и прощелыг, Костенко отказался от ночной охраны и завел себе три тайных убежища. Где они и в котором Корней Яковлевич нынче спит, ведала только его супруга.
...Незадолго до войны неожиданно просочились сведения о том, что Костенко служил в гражданскую у белых и сильно лютовал с пленными. Одно за другим пошли в НКВД письма, но доказательств они не содержали. После каждого такого письма и Костенко, и его жену вызывали на допросы.
Но жена ничего не подтверждала и, где Корней Яковлевич закопал кринку с сохраненными на всякий случай документами о своей лихой службе и хорошо промазанным наганом, не проговорилась тоже. А когда пришли оккупанты, Костенко ту пузатую криночку извлек — и гитлеровцы сразу поставили его районным старостой.
Ни жива ни мертва Домаха прибежала к чужому, покинутому сараю, условленно застучала. Муж мгновенно проснулся, прильнул к стеклу и тут же отпер дверь.
Пан Костенко был в шапке, сапогах, наброшенном на плечи полушубке. В руках он держал автомат ППШ на 71 патрон. А на поясе его висели: парабеллум, финка в ножнах, запасные диски к автомату и холщовые мешочки с гранатами.
В таком свободном, не стесняющем наряде в закутке для телят, где пахло гниющим навозом, отдыхал после трудового дня полноправный хозяин района пан Костенко.
Настенные часы в деревянном футляре пробили три четверти одиннадцатого, когда в помещении райуправы с автоматом в руках появился Костенко.
— Что за партизаны? Откуда они взялись?! — крикнул он сердито с порога.
Но его пышущее гневом лицо с мягкой ямочкой на подбородке выдавало беспокойство.
Районного старосту соединили с Глазастым. Выслушав леплявского полицая, Костенко язвительно спросил:
— И это все? Прикажешь позвонить в Киев? Болвану мало ли народу ходит теперь по дорогам с пустыми мешками? Всех ловить? — И бросил трубку.
Костенко был обозлен за пережитый испуг и в то же время обрадован, что сообщение оказалось ложным и он может, не вызывая ухмылок, поспать вместо телячьего закутка в своем жарко натопленном кабинете.
Согреваясь и засыпая на диване, Костенко вяло думал: «С чего же этот недоумок взял, что пятеро с мешками — партизаны?»
Уснуть помешал новый звонок.
Когда Корней Яковлевич кинул трубку, Глазастый отчетливо увидел себя созидающим подземный завод. Терять ему было нечего. И леплявский полицай в отчаянии снова вызвал райуправу. И когда взбешенный Костенко во второй раз подошел к аппарату, Глазастый без лишних слов выкрикнул:
— Высокого я узнал. Он приходил в казарму путевых обходчиков с ручником. Высокий — корреспондент.
Костенко молчал. Сообщение зацепило. В одной-единственной подробности сошлось слишком многое.
Высокого вежливого партизана с ручником запомнила Домаха. А про корреспондента рассказывал Сашка Погорелов. Сашка сам видел: корреспондент надел однажды черную форму эсэсмана, натянул перчатки, вышел с жезлом регулировщика на шоссе (партизаны страховали его в кустах), остановил повелительным жестом «опель» и расстрелял в упор из автомата коменданта города Переяслав-Хмельницкий. В машине были найдены важные документы. И в отряде тут же создали группу, которой поручили доставить их через линию фронта.
Костенко знал: убийство полковника наделало шуму в немецких кругах. О несчастье было доложено в Берлин.
— Будь возле телефона, — все еще сердито велел Костенко Глазастому. И положил трубку.
В своем кабинете райстароста забегал из угла в угол. Отыскался след личного врага, который хотел его, Корнея Костенко, увезти в лес и повесить. А может, и не в лес, а прямо возле дома. И след того, кто убил полковника.
О личных счетах, подумал Костенко, надо промолчать. А сведения о том, что поблизости бродит диверсант, который бесстрашно расправился с полковником (вездеход с охраной отстал на каких-то двести метров) следовало продать подороже.