Но Гельмязево откликнулось игривым девичьим голосом, который стал будить свою подругу в Подставках:
— Мария, а Мария! Ну, сделай милость, проснись, людине же треба по немецкой надобности. — И телефонистка певуче-кокетливо пояснила переводчику: — Об эту пору уж никто не звонит.
Дольше всех не отвечали Хоцки. Это было большое, несуразно разросшееся село. Когда гитлеровцы оккупировали район, староста и полицаи обосновались в бывшем колхозном правлении, где имелся телефон. Но партизаны из местных активистов, выбрав подходящий момент, совершили налет. Они взломали амбары, погрузили на подводы хлеб, приготовленный для отправки в Германию. И разбили вдребезги телефонный аппарат. Но партизаны забыли о втором телефоне, который имелся в деревне.
Перед самой войной в Хоцках построили МТС. Участок отвели на самой окраине. Однако с телефонами было плохо. И только уже в начале войны в контору МТС протянули «воздушку» — то есть кабель не на столбах, а на чем придется. И установили аппарат.
Но с приходом немцев звонить из МТС стало некому и некуда. К тому же в селе мало кто об этом телефоне знал.
Зато знали телефонистки. У них на распределительном щите было два гнезда с надписью «Хоцки». Один телефон — они уже много раз проверяли — давно не отвечал. А по второму с приходом немцев вообще никто ни разу не звонил.
Здесь, на последнем пролете, суждено было оборваться ненадежному, едва сцепленному «телефонному мосту». Телефонистка давала то короткие и частые, а то непрерывные и длинные звонки. Но никакие музыкальные ухищрения не достигали цели. Трубку никто не брал.
...Майор сидел в кресле, закрыв лицо ладонью. Переводчик, глядя на него, повторял в трубку:
— Звоните еще!
Это требование прокатывалось от подстанции к подстанции.
— Ну чего звонить, ежели там никого немае? — досадовали телефонистки.
— Звоните, — внезапно произнес переводчик тем тоном, которому он обучился на допросах.
И напуганные внезапной переменой девушки сразу перестали кокетничать.
Несуразный аппарат в деревянном футляре продолжал трезвонить. На печи зашуршало, с лежанки свесились старческие ноги в подштанниках. И к телефону, в полной темноте, направился худенький старик. На печи под кожушком он угрелся. От легкого угара его покачивало, как от шипучего вина, которое он однажды пил. И приоткрыть ему пока удалось только левый глаз.
Отыскав на ощупь аппарат, старик долгое время никак не мог снять с рычага трубку, дергал ее и дал несколько раз отбой.
Но переводчик, не ведая всех этих подробностей, требовал своим безжалостным голосом:
— Звоните!.. Звоните!..
И когда всем, включая майора, стало совершенно очевидным, что затея бесплодна, по цепи от Хоцек до Золотоноши прокатился сонный старческий фальцет:
— Кого надо?!
После этого произошла заминка. Из Хоцек неслось «Аллё, аллё!», переводчик отвечал, но старик его не слышал, пока не оторвал наушника от щеки.
Звонок разбудил бывшего колхозного сторожа.
— Дедулечка, позови к телефону немецкого офицера, — настойчиво и ласково повторял мужской голос.
— А в какой вин ночуе хате? — оживился старик.
— Дедулечка, ты ж умница, — еще ласковей произнес переводчик. — Узнай это сам.
Дед осторожно положил трубку на стол. И начал искать в темноте на печи свои штаны.
Цепь замкнулась.
Надев порты, старый офицерский френч с костяными пуговицами, доставшийся ему еще при раскулачивании, дед сунул ноги в валенки с галошами из автомобильной камеры, косо напялил треух, запахнул на себе шубу «служебного пользования» и вышел на холод.
Сторож был замечательной личностью. Его никто не помнил молодым. И он никогда не желал другой работы, как только быть посыльным. Он мог пребывать часами и днями в полной апатии. Но лишь только он слышал чье-то указание, в нем просыпалась активность: он шел, говорил, передавал, разносил повестки, пакеты. А потом мог опять недвижно лежать и сидеть часами.
Пока он был моложе, его пытались выдвинуть: сделать счетоводом, завхозом, заведующим свинофермой. Он растроганно плакал, по-дореволюционному кланялся и просил оставить его на прежнем месте. Он предпочитал жить чужой волей, чужой ответственностью, чужим умом. И другой судьбы для себя не желал.
Когда в Хоцках появились староста и полицаи, то дежурить в конторе МТС никто из них не захотел. Сидеть в пустом доме на отшибе и ждать, пока на огонек забегут партизаны, — это была работа не по их нервам. Но оставлять телефон без присмотра тоже нельзя. И староста догадался обратиться к сторожу.