— Пусть. Только кому же в голову придет, — усмехнулся Аркадий Петрович, — что партизаны разъезжают по селам на машине?
Подготовили полуторку. За руль сел Игнат Касич. Несколько человек разместились в кузове. Автоматы и винтовки закопали в сене, у ног.
Грузовик неторопливо проехал через райцентр. Партизан приняли за полицаев, и машина благополучно достигла Каленик.
Ферма стояла на отшибе. Обезвредили охранника. И тут операция чуть не провалилась. Живьем свиней ведь не повезешь, а резать тоже нельзя — подымут визг.
— Надо было, друзья, — с укором произнес Аркадий Петрович, — читать повесть Пушкина «Дубровский».
Он приставил пистолет к уху ближайшей свиньи. Раздался негромкий выстрел. И вскоре тяжело груженная полуторка отправилась в обратный путь.
Целую ночь после поездки в Каленики в лагере коптили мясо, солили сало и подвешивали в мешках на деревьях.
За этими-то продуктами теперь и пришли пятеро.
Некоторые мешки Аркадий Петрович подвешивал сам, и он отправился искать «свои» деревья, попросив товарищей разжечь костры. Полицаев и немцев партизаны не опасались. Они полагали, что противник далеко.
С ярким огнем костров дело пошло веселей. Но им не сразу удалось разглядеть три увесистых мешка. Абрамов и Скрыпник, как самые молодые, полезли по стволам наверх, перерезали веревки. Мешки, ломая ветви, грузно ударились о землю. Их содержимое переложили в заплечные сидоры. Тем временем в ведре вскипел чай.
Торопливо жуя ломти ветчины (без хлеба, без картошки) и наспех, по кругу, запивая кипятком из ведра (не было кружек), партизаны быстро покончили с поздним ужином, выплеснули остаток чая на землю, заполнили освободившееся ведро. Помогли друг другу надеть мешки и, разбросав головешки, окинув лагерь прощальным взглядом, двинулись в обратный путь: «Через три часа, думали они, — мы дома...»
Двадцатилетний обер-лейтенант неосторожно хватил за ужином стаканчик русской водки, название которой он любознательно занес в записную книжечку: «Perwatsch».
После тонких, легких вин, к которым офицер привык во Франции, напиток местного производства оказался для него слишком крепок. И теперь, когда многие еще веселились, обер-лейтенант давно по-детски безмятежно спал в отведенной ему избе. Густые вьющиеся волосы его растрепались. И он лежал, подсунув ладошку под ухо. А его денщик, крупный солдат лет сорока, стоял возле постели, сомневаясь, будить офицера или нет.
Дело в том, что обер-лейтенант последнее время совсем мало спал, но в то же время он много раз объяснял денщику, что интересы рейха превыше всего. И денщик легонько толкнул юношу в плечо. Обер-лейтенант поежился, натянул повыше одеяло. Тогда денщик начал его трясти.
Обер-лейтенант открыл глаза. Рывком повернулся, машинально отбросил с лица прядь.
— Что? — спросил он.
— Послушайте.
С улицы через двойные рамы доносился странный, занудливый голос. Он напевал одну и ту же бессмысленную фразу:
— Ахвицер, аллё... Ахвицер, аллё...
Обер-лейтенант был начитан. Знал немного русскую историю. Помнил о юродивых, которым поклонялись в старину. И спросонья подумал, что это поет на церковной паперти деревенский дурачок.
Веки юноши еще были тяжелы. Теплая вмятина подушки манила. Снова закрыв глаза, обер-лейтенант стал клониться щекой к подушке. И тут юродивый за окном сбился с мотива:
— Ахвицер... Аллё... К телехвону.
Обер-лейтенант кинулся к переносному аппарату в футляре, торопливо покрутив динамку, поднес трубку — мембрана не издала ни звука.
— Приведи, — велел он денщику.
Солдат втолкнул старика.
— Господин ахвицер... Телехвон... У конторе.
Слово «контора» обер-лейтенант понял тоже. Вызов в контору он мгновенно связал с молчанием полевого аппарата. И, на ходу застегивая пояс с кобурой, кинулся на улицу.
Здесь он побежал было к центру села, к резиденции старосты, но дед, который почтительно семенил чуть в сторонке, замахал руками:
— Не сюда. Не сюда. Контора МТС. Трактор... трактор...
Офицер испугался. Он знал, что машинно-тракторная станция расположена в самой глухой части села. И, подозрительно оглядывая старика в громадной овчинной шубе с шалевым воротником, подумал: «А не ловушка ли это?»
Но с другой стороны — что, если полковник, новый его командир, сидит сейчас и ждет с трубкой в руке по какому- то неотложному делу?
Обер-лейтенант пожалел, что отказался от громоздкой рации, которую так не любили таскать на себе солдаты.