Пятерым приказ известен не был. Они остановились у первого ряда сосен, кинули на землю тяжелые мешки и устроили привал.
Партизаны расположились, прячась от ветра, между соснами. И деревья отгородили их от жандармов. В засаде началась молчаливая паника.
«Отдыхают? — спрашивал себя обер-лейтенант. — Ждут других? Но какие могут быть другие, если майор сказал — их только пятеро».
До засады долетел резкий, повторяющийся звук, словно железом били по камню. Это чиркало кресало по кремню. Обер-лейтенант различил затлевший между деревьями огонек. Ветер донес крепкий самосадный дымок.
«Но ведь скоро уже будет светло», — нервничал обер-лейтенант.
А партизаны наслаждались покоем. Оставался последний бросок. Пять километров — можно не спешить. В этой части деревни редко кто появляется. Особенно в такую рань.
Обер-лейтенант неожиданно вздрогнул. Из углубления между деревьями появился тот самый партизан, который шел первым. Он что-то произнес, обращаясь к товарищам. Звякнуло пустое ведро. И партизан — один, без мешка — направился к тропе.
Быстро светало. Туман теперь висел в воздухе не стенкой, а разорванными полосами. И командир жандармской роты быстро, наблюдательно отмечал: высокий, очень сильные плечи. Легкий шаг спортсмена — привык много ходить? Шинель коротка. Голенища сапог коротки. Меховая шапка — рыжая — держится на самой макушке. Карманы оттопырены. Гранаты? На боку матерчатая сумка. Противогаз? Но зачем в лесу противогаз? В ней что-то другое... Тоже гранаты?
Беззаботно поддев дужку цинкового ведра мизинцем, русский веселым прогулочным шагом приближался к тропе. И теперь, с расстояния десяти—пятнадцати метров, обер-лейтенант без труда рассмотрел, что русский не просто широкоплеч и высок — это настоящий богатырь.
И обер-лейтенант, которого, пока он не стал офицером, часто и охотно били, испытал восхищение и много раз пережитый, как в детстве, страх.
Но все наблюдения и переживания заняли буквально доли секунды. А главное — командир жандармской роты тут же внес коррективы: высокого — тем более он, кажется, командир — живьем. Остальных из пулемета. И, жестом отделив высокого, дал знать о своих намерениях пулеметчику. Тот кивнул — он любил ошеломляющую и красивую стрельбу
И вот когда солдаты по обеим сторонам тропы изготовились к прыжку, а пулеметчик отыскал глазом ту щелочку между деревьями, которая позволила бы ему уложить остальных одной очередью, высокий с ведром, во второй раз не дойдя до тропы, снова повернул — теперь уже к насыпи.
«Идет к колодцу, — повеселел обер-лейтенант. — Значит, он тут же вернется. Они напьются воды и пойдут, наконец, к тропе. Куда же им еще деваться? И все произойдет по плану номер один. Правда, с небольшой задержкой. Это, конечно, нервирует и утомляет солдат, но пока все в рамках...»
Приподняв и опустив плечи, обер-лейтенант сбросил излишнее мышечное напряжение. Перевел дух. И ощутил, как от ужаса у него остановилось сердце.
«Подводы!.. Я забыл отогнать подводы».
Это был полный провал. В спецшколе их учили: даже выдающиеся разведчики чаще всего сгорают из-за небрежности в мелочах. А двадцатилетний жандарм мечтал служить в военной разведке — абвере, — у адмирала Канариса.
Впопыхах брошенные подводы оказались непростительной ошибкой обер-лейтенанта. Партизаны дважды на обратном пути имели возможность заметить телеги: если бы, выйдя из леса, направились в обход деревни слева; или если бы не свернули на картофельное поле, а дошли до казармы по шоссе...
И вот судьба в третий раз выводила Гайдара к подводам.
Аркадий Петрович шел не к колодцу. Он направлялся за картошкой к путевому обходчику Игнату Сорокопуду, с которым был хорошо знаком.
Хлеб в лагере еще оставался, а всю картошку доели накануне, в лесу достать ее было негде — нужно снова тащиться в село. А Сорокопуд рядом.
Проходя неподалеку от обер-лейтенанта и солдат, Аркадий Петрович даже не взглянул на тропу и не заметил засады.
В руке его тихо поскрипывало ведро. Правый карман шинели оттягивал парабеллум и обоймы. Левый — гранаты-лимонки, которые он ценил еще с гражданской за компактность и заключенную в стальной оболочке мощь.
Земля с пожухлой травой и опавшими листьями, сосны, оголившиеся кусты — все было прикрыто зыбкой кисеей тумана. Казалось, в воздухе висит очень мелкий, не падающий снег. Чтобы различить жандармов, которые, задержав дыхание, распластались на земле, нужно было знать, что они тут, и попытаться разглядеть их сквозь туман...