Александр Дмитриевич встал и несколько раз прошелся по комнате.
— Погорелов, Погорелов... Какой же это Погорелов? — едва слышно просил он сам ебя. И вдруг громко рассмеялся: — Да я же его отлично знаю. Это же он привел нас в отряд... Это было под Озерищами. Мы только вырвались из Семеновского леса. Жили в шалашах. Голодно, надо казать, жили. Вдруг утром, неподалеку лесной опушки, где стояли шалаши, раздались два винтовочных выстрела.
Мы хватились за оружие. Через минуту появился Гайдар. Он вел под конвоем мужчину в гражданском — грузного, круглолицего, испуганного. Когда они приблизились, я понял: задержанный пьян.
Аркадий Петрович доложил, что стоял в наряде, приметил подводу с подводчиком и верхового рядом. Окликнул. Велел остановиться. Подводчик бросился в кусты, а верховой повернул обратно и пустил галопом.
«Пришлось стрелять, — сердито закончил Аркадий Петрович. — На подводе несколько мешков муки и неполная канистра спирта».
«Кто вы такой? Ваши документы?» — обратился я к арестованному.
«Не имеете права меня задерживать», — ответил он.
Стараясь быть корректным, объяснил, что мы вышли из окружения, ищем партизанский отряд, который находится где-то поблизости.
«Много вас, дармоедов, по лесу шатается, — сказал он, — всех, думаете, партизаны к себе возьмут?»
«Вы разговариваете с полковником Красной Армии!».
«Не блести своими шпалами... Я тоже большой начальник».
Тут Аркадий Петрович, который стоял позади арестованного, сделал мне знак: мол, я сейчас приведу его в чувство.
«Товарищ полковник, — взяв под козырек и незаметно мне подмигивая, произнес Гайдар, — разрешите вывести задержанного вражеского лазутчика в расход». — И щелкнул затвором.
Арестованный моментально протрезвел:
«Не расстреливайте меня!.. Я все скажу».
И он сказал, что зовут его Погорелов, что он заместитель командира партизанского отряда по снабжению.
Я приказал отконвоировать Погорелова в лагерь.
Вернулся Аркадий Петрович с командиром партизанского отряда Гореловым и комиссаром Ильяшенко. Они пришли познакомиться с нашей группой. И после короткой беседы предложили перебраться в дом лесника неподалеку от их лагеря.
Так мы попали в отряд.
Но что бы нам в то утро догадаться: если Погорелова прижмет кто другой, он так же легко все расскажет?
А знаешь, что я сейчас понял?! — вскочил вдруг Орлов. — Когда, ты говоришь, Погорелов сбежал из партизанского отряда? 18 октября? Сразу после нашего ухода к линии фронта? Так вот, я думаю, что он предал и нашу группу.
Посуди сам. Михаил Иванович Швайко вывел нас на самую глухую дорогу. По ней уже давно никто не ходил. И вдруг мы наталкиваемся на засаду. Сперва ударил крупнокалиберный пулемет, потом автоматы. Нескольких ребят скосило сразу... И я еще ломал голову: откуда взялись тут немцы?.. А теперь понятно откуда...
Орлов поднялся и вышел.
— Спрячьте вы свои ужасные пленки, — взмолилась вполголоса Мария Филипповна. — Ему потом будет плохо с сердцем. Он и так пять раз на день бегает к ящику, все ждет ваших писем.
— Мария Филипповна, я рано утром улечу. Мне нужно задать Александру Дмитриевичу один-единственный вопрос.
— Ни одного. Вы улетите, а я буду каждую ночь вызывать «неотложку». Напишите ему из дома. Он ответит.
— Но я уже здесь.
Мы услышали шаги Орлова. И Мария Филипповна торопливо разрешила:
— Хорошо, но только один.
Орлов возвратился из ванной с раскрасневшимся от холодной воды лицом. Его редкие седые волосы тоже были намочены и аккуратно причесаны.
— А знаешь, что самое обидное? — произнес он с порога. — Ведь я Аркашу предупреждал. Вокруг Горелова шныряли такие... хари. А Гайдар был поэт и романтик. Ему казалось, что он сумеет в отряде все починить и исправить. И теперь, когда я не сплю...
Мария Филипповна тяжело вздохнула.
— Машенька, — быстро повернулся он к ней, — ну, бывает, что я иногда не сплю. Я ведь могу и днем выспаться. Так вот, когда я не сплю, я думаю, что смалодушничал.
В группе у меня были такие боевые хлопцы. Мигни я им только — взяли бы они Аркашу под белы руки и увели бы с нами. А я постеснялся: неудобно! Корреспондент. Писатель. Кинодраматург. Орденоносец. Обидится...
Да и пусть бы обиделся, зато бы остался живой! Понимаешь, живой! И сидели бы мы сегодня, скажем, вчетвером: Машенька, Аркаша, ты да я. И ничего бы тебе не нужно было искать и копать. Сидел бы ты на диване, как сейчас. И Аркадий Петрович Гайдар сам бы рассказывал... А рассказывать он умел... Так вот этой бесхребетности я себе простить и не могу! — И, приподняв стул за спинку, Орлов ударил им об пол.