На третий или четвертый день я встал пораньше и отправился за билетом на самолет. Я надеялся быстро обернуться, а проторчал в очереди. И к Анне Антоновне явился только в двенадцатом часу.
— Собиралась уже звонить вам в гостиницу, — сказала мне Анна Антоновна, отворяя дверь. — Боялась, что вы заболели и вас тоже надо будет лечить травами. — Она улыбнулась.
В комнате я все объяснил и вынул из кармана листок с вопросами, которые продумал еще вечером. Но Анна Антоновна меня опередила:
— Извините, если я что не так спрошу: вы ищете только сумки: планшет Орлова, чехол от противогаза, который был у Гайдара? Они вам нужны для музея?
— Планшет Орлова мне нужен меньше всего. Просто я думал: там, где лежат бумаги полковника, может храниться что-нибудь еще. Допустим, тетради Гайдара.
— Вы бы так и сказали. Теперь мне все понятно. Муж никогда не говорил, кто ему что оставил. И он бы, конечно, ни словом не обмолвился о тетрадях Гайдара. Но я все эти ночи не сплю. И сегодня утром, когда под окнами уже гудели поливальные машины, я вспомнила один разговор мужа с Аркадием Петровичем. Я слышала только обрывок.
— Давайте по порядку. Здесь все очень важно. Какого это было числа?
— Чисел вообще не помню. Ведь не было ни газет, ни календарей. Про радио уж не говорю.
— Хорошо. Разговор произошел до боя у лесопилки или после?
— Боюсь ошибиться. Одно совершенно точно: это был последний приход Аркадия Петровича.
— Он заходил прощаться?
— Вроде бы нет. Зашел, как всегда. Особенно не торопился. Но помню обстановку какого-то тревожного ожидания. Чаще стали заглядывать на кордон немцы. Наглее сделались полицаи. Например, мы заработали с Володей картошку в Лепляве. А полицаи не позволили нам ее увезти: мол, много очень, столько вам не нужно. И мы у себя на кордоне уже никого не оставляли ночевать в сарайчике.
Анна Антоновна разволновалась. Налила себе воды.
А в стакан добавила каких-то капель. Выпила. Стала немного спокойней.
— Вернемся к последней встрече. Как выглядел Гайдар? Он был в нашей форме или немецкой?
— В нашей. В немецкой он приходил только один раз. А выглядел плохо. Правда, не кашлял. Мы привыкли, что он всегда бодрый. Любил пошутить, поиграть с детьми. Загадывал им загадки, всегда смешные. Случалось, постоит, посмотрит, как я орудую возле печки. Скажет:
«Ой, хозяюшка, как ты ловко хлебы печешь!»
А в этот вечер даже не улыбнулся. Я забеспокоилась: «Наверное, очень голодный». И решила накормить его посытней.
Но дрова подвернулись сырые. А у Гайдара была такая привычка: вот он сидит, неторопливо беседует. Вдруг: «До свидания. Очень спешу». И убегает без чая, без еды.
Я побоялась, что и теперь он может уйти голодный. Зашла в комнату предупредить, что ужин будет готов через десять минут, и увидела, что происходит очень важный разговор.
— Почему вы так решили?
— Почему? — она задумалась. — По каким-то мелочам... Аркадий Петрович был человеком выдержанным. А когда я вошла, он резко обернулся. Увидел, что это я, сразу успокоился, снова наклонился к мужу и тихим голосом, но очень настойчиво стал ему что-то доказывать, легонько постукивая ребром ладони по столу.
Я поняла: это у них надолго. Ужин как раз поспеет. И вышла на цыпочках в коридор.
— Зачем же вы ушли? — не удержался я.
— Я подумала, что Гайдару, наверное, было бы неприятно, если бы я осталась.
— Но вы хоть успели понять, о чем шла речь?
— Нет... То есть я поняла самый общий смысл. Аркадий Петрович говорил о каких-то бумагах. Мол, эти бумаги не менее важны, чем секретные документы.
— Вы видели эти бумаги? Гайдар вынимал их из сумки? Держал в руках? Положил на стол?
Анна Антоновна, чуть выпятив нижнюю губу, виновато помотала головой.
— На столе не было ни листка. Это я хорошо помню. Ведь я собиралась подавать ужин.
* * *
Еще двое суток назад я был уверен, что получу из рук Анны Антоновны хотя бы одну тетрадку. На самый худой конец, она просто сообщит, где спрятаны бумаги. И я вернусь под Лепляву их откапывать. А сейчас у меня было ощущение, что мой поиск только начинается...
* * *
— Вы передали главный смысл беседы. Но хоть одно особенное словечко или выражение у них в разговоре проскользнуло?
— Не было словечка, — твердо произнесла Анна Антоновна. — Или я не ухватила. Нарочно не обратила внимания. Ведь я старалась не слышать и не запоминать. Так мне было спокойней.