А как-то днем варю борщ. Входят три леплявских полицая со своим начальником и вводят мужа. Они его арестовали на работе. И леплявский начальник полиции говорит:
«Собери побыстрей его в дорогу».
Всегда хочется думать о лучшем.
«Командировка?» — с надеждой спросила я.
«Да, — насмешливо ответил начальник. — Командировка. Довольно долгая».
Тут только я поняла, куда они его ведут. Внутри все окаменело, руки сами начали засовывать в узелок хлеб, луковицу, вареную картошку, брусочек сала. Не помню, как получилось, но на несколько секунд мы остались вдвоем. Муж мне шепнул:
«Я тебе оттуда сообщу, где все заховано».
Еще было время спросить: «Сейчас скажи где», но несчастье, которое совершалось в ту минуту, заслонило остальное.
Вошел начальник леплявской полиции, кивнул мужу:
«Поехали».
Только тут я очнулась.
«За что вы его увозите?!»
Начальник важно ответил:
«Он хотел меня убить».
«Да вы что? — обрадовалась я. — Он даже курицу зарезать не может. Я за него это делаю».
Муж сел на телегу. По бокам — полицаи. И воз покатил.
— Удалось вам повидать Михаила Ивановича после ареста? — спросил я.
— Удалось. — И после запинки добавила: — Два раза. Его увезли в Гельмязево. Тюрьма помещалась в бывшем здании райисполкома. В приемной полицай отыскал в длинном списке фамилию мужа, принял от меня передачу и сказал:
«Подойди на улице к форточке».
Я выбежала. К рамам уже были приделаны толстые решетки, но открылась форточка, и я увидела мужа. Он показался мне заспанным. Лишь после догадалась, что его уже пытали на допросах и он был измучен.
«Зачем ты пришла? — спросил он громко и резко. — Лучше бы смотрела за детьми. — И понизил голос: — Я тебе обещал...»
Но тут в камере начался шум. По-моему, там кого-то били. Муж махнул рукой, и форточка захлопнулась.
Я вернулась в Михайловку. Посоветоваться не с кем. Женщина, у которой мы снимали комнату, потребовала, чтобы мы немедленно от нее съехали. А кто нам сдаст другую квартиру?.. Я убедила хозяйку, что мужа арестовали по ошибке и скоро выпустят. И опять пошла в Гельмязево — за пятьдесят километров.
Отдала передачу. Муж в окне больше не появился. Я подождала. Вернулась в комендатуру. В комнате начальника сидел молодой хлопец, рослый, крепкий. Беседуя со мной, он от смущения розовел. Я спросила, в чем вина моего мужа.
«Обвинение очень серьезное. По нашим сведениям, у Швайко имелся радиоприемник, по которому он слушал советские радиопередачи, а потом разносил листовки».
«Значит, — обрадовалась я, — мужа взяли не за помощь военным».
«Да что вы, — замахала я на полицая руками, — у нас никогда приемника не было! Муж мало зарабатывал. В Лепляве все это знают».
Полицай приветливо улыбнулся:
«Если староста даст вам такую справку, это сильно облегчит положение Швайко».
Боясь поверить счастью, я побежала обратно. От Гельмязева до Леплявы восемнадцать километров. Прибежала — старосты нет. Будет только завтра. Я — домой. Поглядела, как дети. Схватила новый узелок и с утра пораньше — в Лепляву. Староста дал мне справку. Я опять в Гельмязево. Попадаю к стеснительному полицаю.
«Очень хорошо, — говорит он, прочитав справку. — Документ меняет всю картину».
Я стала горячо благодарить его за участие. Он опять порозовел. Гордая собой, я вышла из комендатуры и толкнула соседнюю дверь — передать Михаилу Ивановичу еду.
«Швайко у нас нет», — сообщил мне тюремщик.
«Вы, наверное, плохо посмотрели список. Я только вчера приносила ему передачу, и у меня приняли. А сейчас я привезла справку, что он не виноват, и его, наверное, в ближайший день-два выпустят».
«Швайко у нас нет», — раздраженно повторил тюремщик.
«Где же он?!»
«А тебе не все равно? Где бы он ни был, он закопан». — И засмеялся.
Я пошла на кладбище. Туда вела широкая, наезженная дорога. После базара кладбище было самым посещаемым местом. Меня нагнали несколько женщин, у которых тоже не приняли передачу.
Кончалась зима. Земля была мерзлой. И ходили разговоры, что полицаи ленятся как следует закапывать могилы. И мы шли, надеясь неизвестно на что.
Кто-то притронулся к моему плечу. Я увидела незнакомого мужчину. «Вы жинка Швайко?» — спросил он тихо.
Подавляя крик и плач, я едва слышно произнесла: