Но было известно и другое — военные проявляют деликатность. Договариваются, чтобы больше пяти-шести человек в один вечер в дом лесника не приходило, и даже устанавливают очередь.
А сейчас — Володя слышал это по множеству шагов — к дому направлялся целый отряд. Люди ступали осторожно, тяжело и сдержанно дыша, боясь обнаружить себя раньше времени.
«Не те!» — пронзило Володю.
Мысли одна страшней другой понеслись в голове.
Отец ему доверил, а он не оправдал.
Сейчас темно. И маленькая Леля, которая сидит возле окна, чтобы поддерживать зрительную связь с братьями, уже ничего не видит. Подавать ей условный сигнал бесполезно. Бежать к отцу поздно.
И тогда, чтоб предупредить об опасности, Володя в отчаянии крикнул:
— Хальт! Кто идет?!
...Ни себе, ни брату он потом никак не мог объяснить, почему в его окрик ворвалось это грубое, пугающее слово, которое он сам впервые услышал вражеских солдат позавчера, когда часовые в тяжелых шлемах, с автоматами остановили его возле понтонного моста.
Возможно, подсознательно выкрикнутое в испуге лающее слово несло в себе психологическую хитрость: для немцев он был как бы свой, а в бараке должны были понять: идут чужие!
Володя не успел обдумать, что может последовать за его окриком, потому что увидел сразу штук двадцать разновеликих стальных зрачков, которые внимательно уставились на него из полутьмы. В него нацелились автоматы с круглыми дисками, самозарядные винтовки с коротким кинжальным штыком, немецкие шмайссеры и револьверы самых различных систем. Володя догадался, что через секунду весь этот арсенал озарится на мгновение яркой вспышкой и что ему осталось напоследок только крикнуть что-нибудь красивое, как в фильме «Мы из Кронштадта».
Но ничего больше крикнуть он не смог. Он почувствовал, что у него остановилось дыхание, и непонятная сила сдавила ему грудную клетку.
Так уже однажды было, когда, купаясь в Днепре, он захотел нырнуть поглубже и, коснувшись дна, внезапно ощутил, что не хватает воздуха выплыть...
— Не во что больше поиграть? — как бы сквозь толщу воды услышал он строгий голос. И, словно вынырнув на поверхность, увидел в полутьме человека в кожаном пальто, на петлице которого поблескивали четыре шпалы, и еще нескольких военных. — Где здесь дом лесника? — спросил тот же полковник. — Мы сбились.
И Володя, опустив голову и кляня себя за рассеянность и глупость, провел гостей в комнату и вернулся на пост.
Минут через сорок послышались шаркающие шаги. Шел отец. Вообще он ходил легко и мог неутомимо пройти за день три-четыре десятка километров. Шарканье появилось недавно и всегда свидетельствовало о безмерной усталости.
— Идем, сынок, — ласково позвал отец. — Все пришли.
Отец стоял на ветру без пальто, в серой нанковой куртке, надетой поверх свитера, который был у отца один, и маме приходилось его часто стирать.
— А если немцы? — спросил Володя. После случившегося он предпочел бы остаться.
— Они сейчас ужинают, — серьезно сказал отец. — У них режим. И потом, немец не любит воевать в темноте.
Я это знаю еще по прошлой войне.
Пройдя длинным коридором, отец открыл дверь и легонько втолкнул мальчика в комнату. После мрака улицы и коридора Володя невольно прищурил глаза. Вместо малюсенького фитилька коптилки, которую обычно зажигали по вечерам, сберегая керосин, под потолком празднично сияла ослепительная двенадцатилинейная керосиновая лампа с белоснежным эмалированным отражателем. Вокруг нее плавали слоистые облака дыма.
А за столом, на лавках вдоль стен и даже прямо на полу сидело и ужинало так много народу, что гул от голосов напоминал леплявский клуб перед началом кино.
— А это мой младшенький, Владимир, — громко, с любовью и гордостью произнес отец.
Еда и разговор сразу прекратились. И все гости повернулись в его сторону. Одни смотрели на парнишку только из вежливости, другие с интересом и уважением, понимая, что сын помогает отцу. Но Володе казалось, что глядят на него насмешливо.
И он было рванулся, чтобы выбежать, но отец, думая, что мальчик в лесу немного одичал и стесняется, крепко обнял его за плечи и повел к столу. Отцу хотелось, чтобы сын часок-другой посидел в обществе необыкновенных людей, которые посетили их дом.
— Мы уже знакомы, — услышал вдруг Володя голос того самого полковника, который поинтересовался на улице, не мог бы Володя, стоя на посту, играть в менее опасные игры.
И новая волна стыда пронизала парнишку. Но деваться было некуда. Отец по-прежнему крепко и нежно держал его за плечи. И, опустив низко голову, так что подбородок вдавился в грудь между ключицами, и ничего не видя по сторонам, Володя обреченно шел к столу, над которым вилась струйка пара от большого, на целое ведро, чугуна.