— Из Арзамаса он, — не выдержал Володя. — Настоящая фамилия его Голиков. Просто у писателей есть привычка перефамиливаться.
Володя обратил внимание, что в комнате снова наступила странная тишина.
Перестали звенеть алюминиевые ложечки в эмалированных кружках с кипятком. Испуганно скрипнул под кем-то рассохшийся табурет. И только гулко и неостановимо щелкали своим маятником ходики.
И в этом безмолвии, неторопливо оглядев веселыми, даже озорными глазами сперва довольного своим ответом Васю, а потом снисходительного Володю, Аркадий Петрович сказал:
— Вот я и есть Гайдар.
Но Володю было трудно провести:
— А если я помню наизусть, — ответил Володя, — «Капитанскую дочку», значит, я Пушкин?
Комната взорвалась хохотом. Сосед обиженно отвернулся. Володя его даже пожалел: «Ведь человек шутил для веселья».
— Дядечка, не серчайте, — попросил Володя соседа. — Я и на уроках, бывает, сболтну.
— Ладно уж, — со скорбным видом согласился сосед. — Пошутить нельзя. — Он разжал руку и положил рядом с недоеденной картошкой Володи темно-красную сафьяновую книжечку.
«Союз писателей СССР» — блеснуло золотом на мягкой коже обложки. В одно и то же мгновение Володя почувствовал радость и испуг.
Все снова глядели на него.
Неловкими пальцами, которые начали мелко дрожать, Володя раскрыл удостоверение. В нижнем левом углу он увидел фото соседа.
— «Гайдар — Голиков Аркадий Петрович», — вслух прочитал Володя.
На фотографии Аркадий Петрович был в такой же гимнастерке, что и сейчас. Только без ордена.
— Верно, — растерянно произнес Володя. — Здесь подпись Максима Горького.
— А теперь, гражданин, — строго и официально заявил Гайдар, — предъявите документ, что вы Пушкин!..
Володе показалось, что от хохота дрогнула печка, звякнули кружки на столе и закачалась над головою лампа.
Володя хотел обидеться: ну сколько можно?.. То его попрекают, то теперь над ним хохочут. Но вовремя догадался, что смеются не над ним. Просто радуются возможности посмеяться.
Гайдар смеялся громче и заливистее всех, вытирая рукой невольно выступившие слезы и благодарно переводя глаза с Васи на Володю. И опять Аркадий Петрович попытался пригладить Володины вихры, и снова у него ничего не получилось. И тогда он просто обнял Володю, прижал его к себе и, обращаясь к обоим братьям, произнес:
— Спасибо, ребята.
Вася продолжал неуверенно улыбаться, словно опасаясь: лишь только он поверит, что в комнате у них Гайдар, это окажется шуткой. А Володя, выпустив из пальцев сафьяновую книжечку, которая пошла из рук в руки вдоль стола, повернул голову и начал в упор разглядывать Аркадия Петровича.
Теперь, когда Володя знал, кто сидит рядом с ним на лавке, он совсем иначе воспринимал все детали облика своего удивительного соседа.
Володя опять обратил внимание, что у Гайдара пустые петлицы. Но тут же нашел этому объяснение: «А зачем ему шпалы или даже ромбы?.. Ведь он писатель!»
Володя хорошо разбирался в орденах. В этой комнате перебывали люди со всевозможными наградами. И парнишка знал: Боевое Красное Знамя и Красную Звезду дают за отвагу на войне. А Трудовое Знамя или «Знак Почета» — за большие успехи в работе.
Значит, орден свой Аркадий Петрович получил за книги, которые Володя не просто читал, а мог пересказать от начала до конца, — за «Школу», «Военную тайну», за «Судьбу барабанщика»...
От ордена с выпуклыми фигурками рабочего и крестьянки взгляд Володи скользнул к лицу Гайдара. Мальчик увидел старательно, однако неровно выбритые щеки (брился без зеркала?). Крупный рот с особенно полной нижней губой. При разговоре она оставалась почти неподвижной. Нос с широкими нетерпеливыми ноздрями, которые дрожали и раздувались, когда он смеялся. И припухшие от простуды и недосыпания глаза.
Володе снова показалось, что взгляд их всевидящ и проникает в глубь тебя. И у него мелькнула совершенно детская мысль: «Аркадию Петровичу уже не соврешь. И ничего от него не скроешь. Он сразу увидит... А зачем же врать? — удивился вдруг Володя. — Ведь ему можно сказать всю правду. И он поймет. Другие взрослые забывают. А он, наверное, помнит, как сам был мальчишкой».
И Володя спросил:
— А это верно, что «Школу» вы написали про самого себя?
— Не совсем. Но предположим. — Гайдар ждал, что последует за этим.
— Но в «Школе» Бориса ранят, значит, вы в гражданскую тоже были ранены?
— Три раза, — кивнул Гайдар. — В последний раз мне снарядом оторвало челюсть.
Братья сначала с испугом, а потом с недоумением поглядели на лицо Аркадия Петровича: морщинки под глазами, глубокие складки, идущие от крыльев носа, ямочки на щеках, когда он смеялся, массивный упрямый подбородок, но ни малейших следов тяжелого ранения.