У Володи с Васей за месяц перебывало в руках немало всякого оружия — трофейного и нашего. И, приметив крошечный вальтер, пригодный только для стрельбы на близкое расстояние, Вася усмехнулся:
— Зачем вам этот пистолетик? За воробьями охотиться? У вас же есть парабеллум.
— Парабеллум, — ответил Аркадий Петрович, — для противника. А эта игрушка, — показал он на вальтер, опуская его обратно в карман, — для себя. В окружении всякое может случиться.
В отряде Орлова Гайдара считали скрытным. На самом же деле Аркадий Петрович стал на фронте просто более сдержанным и молчаливым. И в его сегодняшней неожиданной откровенности были повинны уют гостеприимного дома, горячий чай, жаркие кирпичи под спиною и простодушное обаяние умных, любознательных мальчишек.
Что бы о нем ни говорили и ни думали, только с детьми он чувствовал себя вполне раскрепощенно, понимал их и верил, что они понимают его тоже.
...У Володи пропала охота рассматривать подпись Горького. Он вернул билет с тиснением «Союз писателей СССР». Гайдар застегнул карман, который снова начал оттопыриваться, и прикрыл глаза. Очень хотелось спать.
Вася опустил босые ноги сперва на лавку, потом на пол.
А Володя остался сидеть. Лишь в этот миг он осознал, что праздник появления Аркадия Петровича у них в доме означал смертельную опасность для Гайдара и всех гостей.
И никелированный вальтер, оттягивая карман, десятки раз на день напоминал писателю о своем суровом предназначении.
Володе с его воображением не стоило труда представить: вот он сидит сейчас на печи. Гайдар, повернувшись на бок и натянув полушубок, дремлет рядом. За столом в большой комнате — неторопливый говор и позвякиванье посуды.
Вдруг в комнату вбежит Вася и крикнет:
«Усадьбу окружают немцы!»
Гости, схватив оружие, станут возле дверей и окон.
А Володя полезет в подпол — не прятаться, а достать утаенные от родителей две гранаты и высокую жестяную банку из-под монпансье, полную запалов, винтовочных и пистолетных патронов.
И вот лампа в комнате уже не горит. Стекла выбиты. Внутренность дома на короткие мгновения освещается вспышками из винтовочных и револьверных стволов.
Володя подползает к Гайдару, который стоит возле окна и неторопливо, как в тире, выбирая цель, стреляет из парабеллума.
«Аркадий Петрович», — шепчет Володя, протягивая свой арсенал.
«Молодец, — хвалит Гайдар, беря из Володиных рук и тут же бросая в окно гранату. — Ложись!»
Но сражение становится все более жестоким. И, подозвав Володю, Гайдар что-то кладет ему в ладошку и зажимает пальцы.
«Отнесешь в Москву, — слышит он простуженный голос Аркадия Петровича. — Отдашь только в руки Михаилу Ивановичу Калинину».
При очередной револьверной вспышке Володя успевает разжать ладонь — в руке у него тяжелый серебряный овал с фигурками рабочего и крестьянки. И подписью — «Знак Почета».
Но странные дела начали твориться вокруг отряда... Однажды, под покровом ночи, когда часовые не видали даже конца штыка на своих винтовках, вдруг затрубил военный сигнал тревогу, и оказывается, что враг подползал уже совсем близко.
Аркадий Гайдар. Судьба барабанщика
О первом появлении Гайдара в доме лесника мне поведали трое: Анна Антоновна, Леля и Василий Михайлович Швайко, встреча с которым еще нам предстоит. От них же я услышал: в тот день, когда Аркадий Петрович почувствовал себя почти здоровым и вернулся в шалаши, из лесу, часа в три пополудни, прибежал Володя.
— Ховайте еду — немцы! — крикнул он с порога. И помчался прочь.
— А ты куда?! — испугалась Анна Антоновна.
И Володя одними губами, чтобы не слышали соседи:
— До шалашей.
Группа Орлова находилась приблизительно в четырех километрах от дома Швайко. И уже по рассказу Александра Дмитриевича я знаю, что Володя пулей ворвался в лагерь. Видимо, он бежал без остановки всю дорогу, потому что лицо его было белее полотна. И остатков воздуха в легких ему хватило только на одно слово:
— Немцы!..
Поблизости оказался Гайдар.
— Не останавливайся, ходи, — велел он Володе и сам прошел с ним по маленькой опушке два круга и только после этого спросил: — Сколько?
Но Володя замотал головой, не в силах ответить. И Аркадий Петрович решил ему помочь:
— Триста, двести, сто?..