«Папа, конечно, говорит все правильно. Но после войны, когда я приеду, на земле уже не останется ни одного фашиста. И Михаил Иванович, наверное, разрешит».
Всем стало жалко, что такой интересный разговор вдруг прекратился. И тогда я говорю:
«Аркадий Петрович, я бы желал иметь от вас подарок — вашу книгу с надписью. Раз вы мне велели провести урок на тему «Как я потерял в лесу писателя», то нужен какой-нибудь документ. Иначе дети мне просто не поверят. Скажут, так не бывает».
Гайдар улыбнулся:
«Сейчас, к сожалению, у меня ничего нет. Что было — роздал. Но когда мы отпразднуем победу, ты, Вася, напиши мне. Если даже твое письмо меня не застанет, книги тебе вышлет мой секретарь».
Я остановил магнитофон.
— Секретаря у Аркадия Петровича не было, — заметил я.
Швайко пожал плечами:
— Он и в другой раз нам сказал: «В Москве меня ждет большая и трудная работа. Раньше каждую свою книгу я сперва сочинял в уме, затем шел к машинистке, садился с нею рядом, все ей рассказывал, и она печатала. А теперь у меня в сумке накопилось много записей. Диктовать придется каждый день. Без секретаря мне уже не обойтись».
И на войне Аркадий Петрович откровенней всего был с детьми. Пятнадцатилетней разведчице партизанского отряда Маше Ильяшенко, по прозвищу Желтая ленточка, и детям лесника он поверял главные свои мысли о том, как и над чем он собирается работать после победы.
«Лакированную комнату» наполнили сумерки. Василий Михайлович поднялся и включил свет.
— Вы знали, что Гайдар оставил Михаилу Ивановичу свою сумку?
Швайко резко поднял голову:
— Кто вам сказал?
— Ваша мама.
— Я помню другое: полковник Орлов готовился переходить фронт. Разбирал в нашей комнате свои вещи: что оставить, что взять с собой. Мне Александр Дмитриевич подарил в тот вечер ножик с двадцатью лезвиями и портмоне. Володе что-то еще. Ножик я не сохранил. А портмоне берегу, как память о тех днях.
И вот отцу полковник передал на хранение свой планшет — большой, штурманский, с прозрачной крышкой. В нем лежали секретные документы. Мне особенно запомнился толстый пакет с пятью сургучными печатями. Орлов его специально вынимал и показывал. Ну, вроде как самую большую ценность. Но что Гайдар оставил свою сумку, я слышу в первый раз.
— Это была связка бумаг или несколько общих тетрадей. Ваша мама принесла старую клеенку. Михаил Иванович все в нее завернул и, ничего не сказав, куда-то унес.
— Отец умел хранить тайны, — подтвердил Швайко и прошелся по комнате.
— Но у вас есть хоть какое-нибудь представление о тайнике?
— Как вам сказать?.. Раза два мы с Володей помогали отцу прятать документы. Что это было, не имею понятия. Отец не обмолвился ни словом. Бумаги лежали в трехлитровых помидорных банках и были завязаны тряпками с неприятным запахом, которые не пропускали воду. Мы с братом закапывали. Отец стоял рядом.
— А где? В каком месте?
— Спросите что-нибудь полегче. — Швайко опять сел за стол. — Мы даже не старались запомнить. Знаете, как бывает в детстве? Тебя позвали помочь. Ты наспех — только бы поскорее отвязаться — выполнил поручение. И побежал к своим, в ту пору казалось, более важным делам.
— Все же попытайтесь вспомнить.
— Копали под дубом. Дерево было старое. Лет четыреста ему. Не меньше. Заступы наши то и дело застревали в корнях. Володя хотел их подрубить. Отец не позволил:
«Дереву же больно. И потом, чужому в корнях будет труднее найти».
Но где стоит этот дуб... Одним могу вас утешить: тетрадок Гайдара в этих банках нет. Банки мы закапывали до прихода группы Орлова.
А больше с отцом ничего не прятали. И его самого с лопатой в руках я тоже не видел.
— А в бараке тайника быть не могло? В погребе, в стене или где-нибудь под самым потолком?
— В бараке отец не держал ни листка. Боялся подвести людей, которые ему доверились, и погубить нас. Мама, верно, вам рассказывала, в каких условиях мы жили. За стенкой семья раскулаченного куркуля. Все им нужно было видеть и знать. Стоило войти в дом человеку, тут же в комнату без стука вваливался кто-либо из соседей за луковицей или щепоткой соли. И запирать дверь нельзя — сразу подозрения. И в любой час могли нагрянуть солдаты и полицаи.
— Вы сказали, что не видели больше Михаила Ивановича с лопатой в руках. Значит, он потом уже закапывал все сам, а заступ прятал?
— То есть вы думаете, что у него было два тайника, — улыбнулся Швайко, — один для бумаг, а другой для лопаты? Но в таком случае и риск, что тайник будет обнаружен, тоже увеличивался вдвое. Нет, отец на это пойти не мог. И я предполагаю совсем другое.