И до утра, до автомобильного гудка под окнами, приглашавшего снова на передовую, оставалось четыре-пять ночных часов.
Гайдар подчинялся призыву клаксона — своей машины у него поначалу не было. Ездил на чужих — кто пригласит. И время на главную работу — обдумывание и писание — он урывал уже от сна, который становился трех- и даже двухчасовым.
Безостановочность этого конвейера чуть было не привела Гайдара в отчаяние, пока он не нашел выход: дорога. Это была единственная часть суток, где время тратилось непроизводительно.
И Аркадий Петрович стал ездить на передовую городским транспортом в одиночку. Сперва он ехал через весь город на трамвае, к радости своей обнаружив, что ему хорошо думается на жесткой лавке вагона.
Но долго усидеть не удавалось. Он уступал свое место женщине, ребенку или раненому. И пристраивался в уголке на площадке. Здесь трясло и подбрасывало. И пассажиры часто спрашивали: «Вы сейчас выходите?» Или просили: «Разрешите, я положу торбочку».
Поэтому спокойная работа начиналась, когда он выходил на кольце, показывал на контрольно-пропускном пункте свои документы и подныривал под полосатый шлагбаум. Это была уже передовая. И Гайдар знал, что час-полтора принадлежат теперь только ему.
Дорога, по которой он шел, была исковеркана воронками, завалена то с одного края, то с другого расщепленными деревьями, разбитыми телегами и автомашинами, раскиданными взрывом ящиками и лошадиными тушами, обезображенными кузовами и сорванными кабинами. Гайдар приучил себя, не отвлекаясь, обходить завалы и провалы, следить за небом; слыша завывание мин, бросаться в воронки, ухитряясь при этом не прерывать думания или, в крайнем случае, не терять нить.
А теперь, в отряде, чтобы не пропадало время, нужно было привыкнуть работать в пятнадцати метрах от дороги, по которой взад и вперед катили гитлеровцы.
Ночной поход в Киев
Гайдар подавил в себе желание вскочить с земли и пройтись. Вместо этого он только перевернулся на другой бок.
Аркадий Петрович припомнил свои гулкие шаги по настилу Цепного моста (в тишине над рекой они отдавались продолжительным металлическим звоном в фермах); успокаивающий плеск внизу, возле израненных осколками гранитных опор, и ту особую прохладу от огромных масс живой, быстрой воды, когда возникает потребность остановиться и долго, глубоко вдыхать чистый, влажный, оживлявший тело воздух.
Перейдя мост, Гайдар тут же стал подыматься на Владимирскую горку. Он выбрал более короткий, но и более крутой подъем. Слева, на фоне синего, в звездах неба, из облака могучих крон возносилась бронзовая фигура князя Владимира, осеняющего своим крестом Днепр.
Проплутав в темноте по тропкам громадного парка, Аркадий Петрович неожиданно для себя вышел к зданию Филармонии. Это был центр города. Тут начинался Крещатик.
Гайдар остановился и прислушался. Он надеялся уловить звуки далекой ружейной и пулеметной пальбы, которая бы означала, что где-то на окраине наши продолжают драться. В этом случае он должен был предупредить защитников города, что последний мост через Днепр к утру будет взорван.
Аркадий Петрович сам упросил начальника Киевских переправ полковника Казнова доверить ему это задание. Полковник вынужден был согласиться, потому что у него совсем не оставалось людей.
Но Киев встретил Гайдара тишиной. Не вспыхивали зарницы далеких пушечных выстрелов. Молчали пулеметы. Хорошо, если наших войск в городе уже нет. А если это затишье до утра?
Вынув из кармана шинели ТТ, Гайдар оттянул затвор, загнал в ствол патрон и, уже не пряча пистолет, двинулся дальше по Крещатику — мимо громадного здания Центрального универмага. А на площади Льва Толстого свернул налево, на Красноармейскую улицу.
Взорванная электростанция уже не давала городу света. На улицах прекратилось всякое движение. Исчезли трамваи и автобусы. Хлопали от ветра двери оставленных жилых домов и неохраняемых общественных зданий. И все же было ощущение, что город не спит, а живет полной ожиданий и страхов жизнью.
Противник в город еще не вошел. Это было очевидно. Гитлеровцы опасались ловушки. Но Гайдар рисковал наткнуться на вражеских разведчиков.
Сквозь занавески и шторы светомаскировки кое-где прорывались слабые и загадочные отблески пламени самодельных светильников. Через нечаянные щели Гайдар схватывал острым глазом мимолетные сцены: люди прятали небогатые свои сокровища, жадно и безрадостно ели, бинтовали раны, запоздало собирали вещи, обнимались и плакали на прощание.