Насколько трудны были полёты над Арктикой на таких несовершенных машинах, как «Фарман», и в таких условиях, в какие поставлен был Нагурский, свидетельствует печальный опыт двух других лётчиков поисковой экспедиции — Александрова и Евсюкова.
Подполковник Александров разбил свой «Фарман» при первой же попытке подняться в воздух и отказался от дальнейших полётов. Лётчик Евсюков сделал ещё меньше — он отказался от полётов, даже и не пытаясь начать их. Его самолёт, погруженный на пароход «Эклипс» и доставленный на нём в Арктику, так и остался в пароходном трюме разобранный на части, заколоченный в ящики. Евсюков даже не собирал своей машины.
Тем разительней была разница между этими незадачливыми и робкими пилотами и решительным, смелым до отчаянности, искусным в своём лётном деле и преданным ему Нагурским. Блестящий лётчик и отважный офицер русской армии, он совершил несколько великолепных и беспримерных по тем временам полётов.
Мне очень хотелось получить описание хотя бы одного такого полёта от самого Нагурского. Я написал об этом Яну Иосифовичу и вскоре получил то, чего желал. «Уважаемый Илья Яковлевич, — писал Нагурский, — Ваше письмо от 11.Х.1969 г. получил. Считаю, что для Вас будет интересным иметь описание одного из полётов в Арктике, который ещё не видал света, т. е. не был описан мною, и мои переживания в нём. Это полёт с Панкратьевых островов на северо-запад до островов Франца-Иосифа и обратно. Ко мне, сидящему с гидропланом на льду у Панкратьевых островов, пришла пешая экспедиция с «Андромеды»; 4 человека. «Андромеда» прибыла с углём и задержалась у кромки льдов, в 30 милях от места моей стоянки. Люди шли пешком по льду берегом Новой Земли.
Встреча была сердечная. Я обрадовался очень прибытию гостей. Надеялся, что они прибыли с запасами продовольствия и необходимых мне вещей. Я ведь был с механиком выгружен с парохода на берег в Крестовой губе и оставлен почти без всякого продовольствия и жизненных запасов. Оказалось, что гости ничего с собой для меня не имеют, могут только поделиться своим продовольствием. Они прибыли на несколько часов навестить меня и посмотреть, как я живу на льду один с гидроаэропланом. Они желали посмотреть мои полёты, так как не видели ещё, чтобы человек летал.
Я сказал, что они удачно прибыли, потому что я собираюсь сегодня лететь на северо-запад в направлении Земли Франца-Иосифа. Прибывшие рассказали много о своей жизни. Пешее путешествие их ко мне было трудное — льды прибрежные местами очень неровные, у берегов открытая вода. Они принуждены были далеко отходить от берега.
Я начал собираться к отлёту. Проверил мотор. Пополнил баки бензином и маслом. Объяснил своим гостям, что лечу в направлении Земли Франца-Иосифа с заданием разведки — розыска людей экспедиции Седова, Русанова и Брусилова. Прилечу обратно через пять-шесть часов. Ответили, что будут меня ждать и желают видеть, как летают люди.
Вылетел я в направлении на северо-запад на острова Земли Франца-Иосифа. Куда ни кинешь глаз — картина одинаковая: ледяная пустыня смёрзшихся битых льдов. Поверхность неровная, негладкая: всюду торчащие льдины разной величины. Нигде не видно ровной поверхности, необходимой для посадки в случае нужды самолёта. Температура воздуха на высоте 1500 метров — 12—15 градусов мороза. После двух часов лёту вид ледяного пространства внизу не меняется, ледяная мрачная пустыня. Состояние моё — полное внимание. Я снаружи мёрзну. Бровям, глазам и лицу холодно. Видимость очень хорошая, видны острова Франца-Иосифа, два южных больших Вильчека и Белл, северо-западнее больше островков меньших, с верхушками — как белые шапки меховые. Меняю направление немного на запад и после часа полёта вижу хорошо два больших острова Георга и западнее — Александры. Второй остров больше первого. Следующие острова — мелкие, шапки белые.
Дальше на северо-запад пустыня торчащих смёрзшихся льдов. Посередине этой пустыни с юга на север, западнее и вдали от Земли Франца-Иосифа, ясно заметна тёмная полоса воды, как узкая ленточка. Мне делается всё холоднее, я мёрзну. Внизу по-прежнему ледяная пустыня. Никакой жизни не видно. По часам я лечу около трёх часов. Решаю возвратиться. Возвращение было менее напряжённо. Вслушиваюсь в работу двигателя и поглядываю на компас, следя правильность пути. Оглядывая поверхность льдов, представляю себе, как тяжело и трудно передвижение пешком для людей и экспедиций, которым приходилось идти в этих местах.
Раздумывая так и следя за курсом полёта и вслушиваясь в ритмичную работу двигателя, увидел вдали Новую Землю, место стоянки моего самолёта и ждущих па берегу людей с «Андромеды». Посадку сделал на лёд на месте вылета. Полёт мой к Земле Франца-Иосифа и обратно занял около шести часов. Ожидавшая меня команда моряков с «Андромеды» встретила меня с большим восторгом, видели первый раз, как человек летает на самолёте. Поздравлениям и похвалам не было конца. Поделились со мною своим продовольствием и ушли на юг по льду до парохода «Андромеда». Я снова остался сам со своим самолётом. Ян Иосифович Нагурский».
Так описывает Нагурский самый дальний и самый долгий свой полёт. Одна его длительность, невиданная по тем временам, могла составить гордость лётчика. Но Нагурский удивительно скромен в описании своём. Никаких гордых слов, никакой приподнятости в описании нет. Очень деловито, сдержанно, самыми простыми словами, в самой обыденной тональности рассказывает лётчик о своём славном, необыкновенном арктическом полёте.
Из этого описания может у читателя составиться впечатление, что никаких трудностей полёты в Арктике и не представляют.
Увы, это совсем не так. И полёты и вся жизнь Нагурского на Новой Земле возле самолёта — акт героический и свидетельство железной воли и мужества лётчика. Царское правительство и Гидрографическое управление, вынужденное под давлением общественности начать розыски пропавших экспедиций Седова, Брусилова и Русанова, организовало поисковую экспедицию скверно, небрежно, с преступной беспечностью.
Начальник её капитан Ислямов, шедший на одном из экспедиционных судов — «Герте», находил, например, что розыск пропавших экспедиций с помощью самолётов вообще пустая затея. Вместо того чтобы пробиваться вперёд сколько возможно дальше на север, с тем чтобы начать поиски пропавших экспедиций с воздуха с помощью самолёта, в тех местах, где эти экспедиции могли быть, Ислямов высадил лётчика и механика прямо на лёд пустынной Крестовой губы на Новой Земле, а сам на своём пароходе «Герта» ушёл к Земле Франца-Иосифа. При этом самонадеянный, беспардонный капитан первого ранга ни в какой степени не позаботился о том, чтобы должным образом обеспечить, устроить бросаемых им людей и хорошо снабдить всем необходимым.
Он нимало не думал о том, как будут жить в ледяной пустыне лётчик и механик — почти без продовольствия, без жилья, без укрытия от непогоды, без медикаментов, без всякого контакта с внешним миром, без всякой возможности в случае нужды к кому бы то ни было обратиться за помощью.
А как лётчик и механик вдвоём, почти без инструмента и совершенно без приборов, сумеют собрать самолёт, как поднимут вдвоём кабину с мотором, которая весит более двухсот килограммов, как лётчик сможет подняться на гидросамолёте, сидящем на поплавках, с неровного льда?
И вообще неизвестно было, сумеет ли летать самолёт, собранный в столь дико примитивных условиях. А что делать в случае необходимости перебазироваться? А если лётчику, летящему в одиночку, придётся садиться где-то в другом месте? Ведь у него нет никаких средств дать знать о месте своего нахождения.