Но сейчас вот уже целый час все самые важные люди Пинакотеки, самого большого музея Мюнхена, сверлили ее взглядами. Они смотрели, как она развязывает папки и, один за другим, достает оттуда листы, на которых изображены картины из частных коллекций семей по всей Польше.
– Личность человека на портрете достоверно неизвестна, – сказала Эдит, передавая факсимиле портрета руки художника эпохи Итальянского Возрождения, Рафаэля Санти. Эдит наблюдала, как десятки глаз изучают внешность с недоверием смотрящего на зрителя пышноволосого мужчины в меховом плаще на одном плече.
Эдит порадовалась, что сменила свое обычное потертое серое платье и реставраторский халат на самое элегантное, что у нее было: коричневую твидовую юбку с пиджаком. Она потратила время: уложила волосы так, чтобы они равномерно обрамляли ее скулы, и аккуратно натянула чулки так, чтобы стрелки сзади шли как можно ровнее. Она была в центре пристального внимания целой группы мужчин: тут был куратор по древностям, председатель совета директоров музея и даже сам директор музея, Эрнст Бюхнер, известный ученый, с которым Эдит до сегодняшнего дня никогда не общалась лично.
– Выдвигалось несколько предположений о личности модели, – сказала она. – Некоторые даже полагают, что это автопортрет художника.
В комнате, битком набитой музейными начальниками, Эдит была единственной женщиной. Она пожалела, что не попросила оставить ее в тишине мастерской, где последние несколько недель она работала над реставрацией большой батальной сцены руки мюнхенского художника шестнадцатого века Ганса Верля. Какой-то реставратор середины семнадцатого века закрасил фигурки людей и лошадей. Теперь Эдит кропотливо и методично удаляла верхний слой краски маленьким льняным тампоном, смоченным растворителем. Она увлеченно наблюдала, как сантиметр за сантиметром проявляются яркие пигменты, которые положил на холст сам художник. Она предпочла бы, чтобы ее не выставляли в центр внимания, а отпустили в мастерскую.
Она нервно окинула взглядом сидящих за столом и в конце концов остановилась на Манфреде – старом коллеге, секретаре музея. Манфред подбадривающе смотрел на Эдит поверх маленьких круглых очечков, и это давало ей мужество продолжать. В этой комнате он был, скорее всего, единственным, кто понимал, как тяжело Эдит говорить перед подобной группой людей.
Эдит подумала, что Манфред также единственный из коллег, кто что-то знал о ее жизни вне музея. Он понимал, с какими трудностями сталкивается она, заботясь об отце, разум которого угасает день ото дня. Манфред был однокашником отца в Академии Высоких Искусств, и именно Манфред помог устроить прилежную, усердную дочь герра Бекера на работу в отдел реставрации. Эдит знала, что ей, женщине, необходимо держать свою личную жизнь в секрете, и даже не чтобы добиться профессионального успеха, а хотя бы чтобы просто не потерять работу. Ободряющая улыбка Манфреда помогла ей унять дрожь в руках.
– Шедевр, – сказал председатель совета директоров, осторожно разглядывая факсимиле картины Рафаэля Санти. – Я вижу, что семья Чарторыйских имела впечатляющее стремление к коллекционированию итальянских картин.
– Безусловно. – Эдит тоже была поражена, когда узнала, сколько сокровищ хранилось взаперти в замках, монастырях, музеях и частных домах в восточных землях. За границей с Польшей находились огромные, пополняемые веками семейные коллекции. Коллекция семьи князя Чарторыйского также была одной из таких скрытых сокровищниц неизмеримой ценности.
И вот теперь Эдит начала понимать, для чего она столько часов, дней и недель провела в архивах и книгохранилищах музея. Ей поручили составить для совета директоров этот обзор работ польских коллекционеров. Странно, что это раньше не было очевидно. Кто-то хотел заполучить эти картины. Кто и почему?
– И вот последняя, – сказала она, доставая из стопки копий картин коллекции Чарторыйских последний лист.
– Ее-то мы и ждали, – сказал герр директор Бюхнер, и его брови поползли к редким темным волосам, зачесанным от высокого лба к затылку.
– Да, – сказала Эдит. – Примерно в 1800 году, тогда же, когда Адам Ежи Чарторыйский купил у итальянской семьи «Портрет молодого человека», он же купил «Даму с горностаем» Леонардо да Винчи. Из Италии он отвез эти работы в свою семейную коллекцию в восточной Польше.