Так что Чечилия ждала. Она уже по несколько раз осмотрела каждый дюйм своей спальни. Как много книг здесь было! В шкафу хранились стопки фолиантов, сшитых вместе льняными нитками, длинными пергаментными шнурками и кожаными переплетами. У некоторых томов были жесткие картонные обложки с шарнирными корешками. Она часами изучала коричневые чернила на пергаменте. Нашла даже «книгу секретов для леди», своеобразный сборник рецептов косметических смесей, вроде той, которую она вытерпела по настоянию Лукреции, чтобы удалить все до одного волосы на теле. Она снова и снова рассматривала живописные изображения на стене, оживляющие сюжеты многих из этих книг: древние предания о любви, предательстве, битве, смерти, искуплении. Она брала в руки все стеклянные флаконы и позолоченные шкатулки со стола, смотрела, как утренний туман стелется по саду за окном, и перемеривала все шелковые и бархатные платья, висевшие в шкафу. Она позволила себе раствориться в груде шерстяного и шелкового постельного белья и задрапированного вокруг высокой кровати балдахина. Из открытого окна доносился аромат риса, обжаренного в сливочном масле с кубиками лука.
– Моя дочь отправляется в монастырь! Все уже решено! – слова матери против воли звучали в ее голове. – Или возвращается со мной в деревню. Либо то, либо другое.
– И что там с ней будет? – спросил Фацио. – Будь я дома с тобой, может, все сложилось бы по-другому, но теперь, благодаря братьям, у нее нет приданного, чтобы выйти замуж в приличную семью. Она станет обычной крестьянкой. Старой девой. Здесь же она получит богатство и статус. Это не навсегда, матушка.
– А какой монастырь примет ее после того, как она потеряет девственность? – с вызовом спросила мать, уперев руки в боки. – Ни один мужчина к ней до сих пор не притронулся! Ты это знаешь не хуже меня.
– Понимаю, это звучит странно, – отвечал Фацио, расхаживая перед вдовой. – Но если Чечилия будет inamorata[21] его светлости, это даст ей более высокий статус, чем она имеет теперь. Даже монашки отнесутся к этому с уважением.
Чечилия увидела, как круглое лицо матери покраснело.
– Я отказываюсь оставить здесь мою дочь с этим… с этим напыщенным низкорослым бычком. – Она подняла руку, как бы показывая рост Людовико иль Моро. – Не слишком ли он много о себе возомнил? Он попользуется ею и выбросит вон. И как мы тогда должны будем реагировать?
Чечилия почувствовала, что краснеет от закипающего в груди гнева. Как они смеют вести себя так, будто ее вообще нет в этой комнате? Как они смеют вести себя так, будто она несмышленый ребенок, у которого нет собственных мыслей? Она может и будет решать за себя сама.
– Я остаюсь здесь, – тихо сказала Чечилия.
– Ты будешь шлюхой! – Тут-то мать и разбила тарелку, швырнув ее на плитку.
– Нет, мама, – ответила Чечилия, стараясь говорить как можно спокойней, – я буду леди. Я буду хозяйкой этого замка. Вот увидите. – На мгновение она заметила на лице брата выражение, похожее на жалость, но не поняла, почему.
Брат сказал ей, что после ее выступления Людовико Сфорца решительно настроен оставить Чечилию у себя. В ней есть что-то, что он не может выразить словами. Ничто не может его удержать.
Фацио недвусмысленно объяснил Чечилии, какой у нее выбор. Он сказал, что существует только две возможности воспротивиться приказам его светлости. Чечилия может решить сохранить свою невинность и вернуться домой с матерью – мысль об этом казалась ей невыносимой. Либо она может присоединиться к сестрам в монастыре Маджоре – вариант, по мнению Чечилии, еще хуже первого, хотя и мать, и брат умоляли ее подумать о нем еще раз. Но если она решит остаться под покровительством его светлости, сказал Фацио, передумать будет уже нельзя. И ей придется, добавил он, принять как данность все возможные последствия. После этого семья уже мало чем сможет ей помочь и, что бы ни случилось, не в их власти будет что-то изменить.
Но для Чечилии было важно только одно. Людовико Сфорца, герцог миланский, хочет ее и может дать ей все, что она только пожелает. В одну секунду он может превратить ее из нищей деревенской девчонки в герцогиню. По крайней мере, так она себе представляла.
Чечилия прошептала: «Я остаюсь».
И все. Решение было принято. И вот теперь она стоит вся в шелке, в этой прекрасной спальне. Она не сомневалась, что находится там, где и должна. Они еще увидят.
Наконец дверь со скрипом открылась, и Чечилия встала. Она была готова, но в ту секунду, когда его светлость вошел в спальню, почувствовала, как ее решимость поколебалась. Как бы она ни была тверда в своем решении, оказаться с ним наедине в комнате было волнительно. В конце концов, она совсем его не знала. Нельзя было показывать охватившую ее тревогу.