Мика Ртуть
СУМРАЧНЫЙ ДАР
Пролог
— Темная колдунья…
— Она виновна в смерти короля…
— Измена…
Испуганный, ненавидящий шепот преследовал ее, пока она бежала к тронному залу. Придворные расступались, отводили глаза — и шептались, шептались за спиной.
— Вашему высочеству следует вернуться в свои покои. — Старшая сестра заступила ей дорогу. — Ступайте к себе и ожидайте решения совета.
— Но… я хочу видеть отца! Что с ним? Ристана, что с отцом?!
Сестра смерила ее ненавидящим взглядом и отвернулась.
— Что с моим отцом? Что с королем?!
Никто не ответил. Придворные отворачивались, чтобы только не встретиться с ней взглядом, и откуда-то из углов снова пополз шепот:
— Убийца… темная…
— Нет! — крикнула она и, подобрав неудобные юбки, бросилась к дверям тронного зала. — Отец! Не смейте… вы не смеете не пускать меня! Убирайтесь все!
Шепот стих, как отрезало. Повисла мертвая тишина, в которой слышался лишь гулкий перестук ее каблуков. К отцу, скорее! Пока еще хоть что-то можно исправить!..
Высокие двери отворились сами, едва она коснулась створок. Медленно. Бесшумно. Ей на миг показалось, что она оглохла, но нет — сердце стучало, как безумное, ее собственное сердце… и больше ничего. Ни единого звука во всем дворце. Словно все вымерли.
Влетев в тронный зал, она замерла, ничего не понимая. Почему темно? Свет, нужен свет!
Повинуясь ее воле, по всему залу зажглись желтые огни фейских груш, из мрака начал проступать трон… и сидящий на нем человек…
Она бросилась к отцу, смеясь и плача от облегчения. Он жив, жив! Ей просто врали, с отцом все хорошо!..
— Отец! — протянув к нему руку, не то шепнула, не то крикнула она.
И остановилась. Резко, словно наткнувшись на стену.
Тот, кто сидел на троне, не был ее отцом. Выше, шире в плечах, черты резче… но… откуда здесь ее жених? И почему на нем — корона Валанты, корона ее отца?
— Здравствуй, любовь моя. — Он улыбнулся очаровательной улыбкой, так часто снившейся ей одинокими ночами. Его бирюзовые глаза в длинных ресницах сияли… любовью? Ведь любовью же? Не торжеством?!
— Почему ты здесь? — не смея опустить взгляда ниже, на нечто страшное у подножия трона, спросила она.
— Потому что я — здесь, — ответил он неожиданно жестко. — В своем королевстве, со своей невестой. Иди ко мне, моя драгоценная.
Он встал с трона, внезапно оказавшись очень высоким, и она наконец-то заметила, что он одет как в дорогу: кожаный полувоенный френч, высокие сапоги для верховой езды, черные перчатки, шпага на поясе. И изумрудно светящаяся корона из земляничных листьев. Корона Валанты.
Протянув руку, он сделал шаг вперед, наступив на что-то у подножия трона. И она наконец-то решилась, опустила взгляд… и закричала, зажимая рот руками.
Перед троном блестела багрянцем лужа крови. Брызги запачкали сапоги ее жениха, но его губы улыбались. А в бирюзовых колдовских глазах пылало торжество.
— Нет… нет! Где мой отец?!. — Она побежала к жениху, не желая верить в самое страшное, вопреки всему надеясь, что отец жив, что его еще можно спасти…
И когда она почти коснулась протянутых к ней рук, почти поверила, что все будет хорошо, кто-то сказал:
— Проснись, Шуалейда!
Кошмар растворился, как не бывало, оставив четкое понимание: это был не просто сон, а предостережение. Кто-то пришел в ее спальню тропой Тени, и этот кто-то сейчас будет ее убивать.
Мгновенно выставив щит, Шу развернулась в постели навстречу опасности и распахнула глаза. Единственным, что она успела увидеть, был убийца, занесший над ней черный ритуальный нож. Единственным, что она успела подумать, было: слава Двуединым, что в этой постели она, а не брат. Брат бы не справился.
В следующее мгновение нож опустился, словно никакого щита не было и в помине, и мир вокруг Шуалейды полыхнул живой тьмой…
Глава 1
О братской любви и соленых фисташках
431 год от основания империи, 25 день ягодника, Фьонадири, столица империи.
Его высочество Люкрес Брайнон, третий сын императора Элиаса Брайнона, ворвался в кабинет Светлейшего главы Конвента Магистров без доклада. Даже без стука.
— Вы это видели?! — Он бросил на стол целый ворох газет, повалив вазочку с солеными фисташками. — Я требую, чтобы вы прекратили это безобразие!
— Полнейшее безобразие, — согласился Светлейший, небрежным жестом возвращая орешки в вазочку, а вазочку на место. — И как только они посмели, ай-ай-ай… Что, неправду написали? Как нехорошо!