Противопоставить воле императора и его верному псу полковнику Дюбрайну тоже было нечего. Боги не одарили магией ни самого Тодора, ни Ристану, а крохотный водный дар Альгредо можно было не принимать во внимание. Так что придется им снова просить помощи у него. У проклятого темного шера, которого Конвент навязал королю Валанты вопреки традициям, которого боятся и ненавидят все честные подданные королевства. У того единственного, кто хоть что-то может.
Но мочь и делать — не одно и то же. Тем более делать то, что невыгодно самому Роне.
О нем вспомнили меньше чем через десять минут бесполезного сотрясения воздуха. На этот раз даже его прекраснодушное величество понимал, что Люкрес организует похороны «дорогого тестя» сразу после свадьбы с Шуалейдой. И в ту же траву уйдут дети Тодора, Ристана и Каетано, даже если тысячу раз отрекутся от прав на трон.
— Что скажете, темный шер Бастерхази? — не давая себе труда притвориться любезным, спросил Тодор.
— На все воля Двуединых, — склонил голову Роне. — До приезда полковника Дюбрайна полмесяца, за это время многое может случиться.
Ну не ожидали ж они в самом деле, что Роне предложит убить ублюдка Дюбрайна? Или сфальсифицировать проявление темного дара у Шуалейды? Он — темный шер, а темные шеры никогда не подставляются. Иначе это мертвые темные шеры.
Король и первый советник одарили его презрительными взглядами. Ристана же осенила себя святым окружьем и артистично подрагивающим голосом резюмировала:
— Если нас спасет лишь чудо, отец, то будем молить Двуединых о чуде! — и выразительно посмотрела на Роне: сотворить чудо требовалось от него.
Он ответил ей едва заметным кивком и тоже осенил лоб.
Разумеется, чудо он сотворит, пусть и несколько не то, которого от него ожидает прекрасная принцесса. И проследит, чтобы этим чудом не стала смерть Шуалейды. А также позаботится о том, чтобы планы императора и его ублюдка провалились, какими бы те планы ни были.
Глава 6
Око урагана
…сказал тогда коварный бог-демон Карум:
— Нет в мире равновесия и справедливости, потому что нет их среди нас. У вас есть дети, а у меня нет. Пусть Сестра и мне родит детей.
Согласились Близнецы, и хоть не любила Райна Карума так, как любила Хисса, родила ему детей — сына и дочь, во всем похожих на богов, только с кожей красной, как кровь, клыками звериными и разумом злым, как разум отца их, демона. Назвал Карум детей зургами, по первому звуку «зурр!», что прорычали они, впившись до крови в соски матери.
— Забери народ свой, брат, — сказал Хисс, отняв детей от груди Райны и кинув на песок. — Пусть живут на Пустошах и не ходят через Дремлинские горы. Хватит людям раздоров и без кровожадных зургов.
Нахмурился Карум, указал Райне на орущих младенцев.
— Это твои дети, Сестра. Ты должна вскормить и воспитать их.
— Груди мои болят, и сердце мое тоскует, — отвечала Райна. — Достаточно будет твоим детям молока степных коз и науки равнинных ветров. Я дала им жизнь и свою кровь, но не нужна им моя любовь. Оставь их, Карум, пусть живут сами. А лучше брось в океан, не принесут зурги нашему миру добра.
13 день пыльника (четверть месяца после визита Медного в крепость), Имперский форпост в Олойском ущелье, Шуалейда.
Рассвет она встречала в Гнезде Кондора, самой западной дозорной башне. За два дня в Олойском форту Шуалейда облазила все окрестности, набрала охапку редких трав, замучила Медного вопросами об устройстве фортификаций и тактике войны с зургами, обыграла старшину в кости… О да, поездка удалась! И план, их с Каетано план по укрощению коварного жениха, созрел и оформился. Дело теперь было за малым: правильно составить текст клятвы и уломать его высочество Люкреса эту клятву принести. Конечно, если он не имеет намерения хапнуть Валанту себе, то и проблем не возникнет. А если намерен — будет сложнее. Но Шуалейде и Каетано не зря уже одиннадцать лет преподает сам дру Бродерик, доктор восьми точных наук, главная из которых — надувательство. Гномы от природы в ней сильны, а дру Бродерик еще и диссертацию защитил.
И готовит себе достойную смену!
Шу пыталась обдумывать формулировки, любуясь равниной Олой-Клыз, территорией зургов. Получалось плохо. Мешала какая-то смутная тревога, не позволяя сосредоточиться. Только смотреть и слушать…
Для обычного человека равнина Олой-Клыз выглядела прекрасной и мирной. Вправо и влево, сколько хватало глаз, сияли снежные пики Дремлинского хребта, зеленый бархат лесов пятнал неровные склоны. Солнце вставало за спиной, освещая сизые, с розовыми прожилками тучи. Они кружили над бескрайней равниной, клокотали, словно зелье в алхимическом котле. Далеко внизу проступал из ночной темноты редкий лес, переходящий в степь, а справа уходил на восток разлом Олойского ущелья.