Кристель занимает меня. Занимает потому, что она играет. И забавляется этой игрой — но иногда я замечаю, что при непринужденных манерах курортницы в ее взгляде заметно самообладание. Любопытное словечко! Для меня — вернее, для нее, настаиваю на этом — оно означает не столько сдержанность воспитанного человека, сколько чуть извращенное любование актрисы тем, как хорошо она играет свою роль. Это немного напоминает бальзаковского Конти из "Беатрисы", — только масштабом поменьше, — желающего удостовериться: "Стал ли я для него богом или нет?" А такой прирожденный лицедей, как Бальзак, не мог не вложить в этого персонажа многое от себя.
Она для меня не богиня, но начиная с завтрашнего дня я рассчитываю дать ей возможность выказать себя умной собеседницей.
1 июля
Давно уже я не открывал этот дневник с таким нетерпением, таким желанием излить душу. Я отворяю окно навстречу ночному ветру, — я долго мерил шагами комнату, ощущая прилив бодрости и силы и проясненность ума, как после ванны, вдохновленный, окрыленный свежими, стремительными мыслями. Сегодня вечером у меня был весьма необычный разговор с Кристель.
Заранее знаю, что не смогу в точности передать атмосферу этого разговора — ночь и лунный свет, которым он всегда будет омыт в моем воспоминании. Чтобы почувствовать это, надо воскресить в памяти строки Эдгара По, возвращающие в первозданное время, еще расплывчатое, еще обратимое — желанный оазис в бесплодной пустыне времени:
И октябрь в этот год отреченный