В облачно-серых очах разгорались сиреневые и золотые огни. Бледные струи тумана, окутавшие её, расцвечивались сизым и розовым, росли и тянулись к нему. Тонкое лицо, бледные губы, беспорядочный поток черного шелка и упоительное прикосновение прохладных пальцев к виску… волшебный свет, стекающий с хрупкой фигуры.
— Тигренок?
Она смотрела, словно спрашивая… и улыбалась. Хилл улыбнулся в ответ и бережно поймал её руку, поднося к губам.
Едва он коснулся запястья, Шу задрожала и вспыхнула обжигающим золотым жаром. Гибкое тело светилось сквозь полупрозрачную сорочку, манило терпким запахом лесного меда, и он с пронзительной остротой почувствовал собственную наготу.
Осторожно потянувшись к ней, Хилл хотел привлечь прекрасную деву ближе, но сон не отпускал. Нежно и настойчиво она прижала его руки к постели, и, как во сне, он оказался беспомощно распятым.
Только во сне он пытался вырваться, а сейчас… расслабившись и не отрывая взгляда от полыхающих лиловым пламенем глаз, он улыбнулся, соглашаясь с игрой. Магические путы надежно удерживали кисти, но Хилл знал, что прямо сейчас ему ничего не угрожает.
— Мой золотой Тигренок, — снова шептала она, и он задыхался нежностью и восторгом.
Робко, словно опасаясь, тонкие пальцы погладили по щеке… Тигренок, закрыв глаза, потерся о ласковую ладонь, потянулся к ней… изумленно ахнув, она на мгновенье застыла.
Он снова взглянул на неё, приоткрыв губы, стремясь к ней… и всей кожей ощутил ответный порыв. Хилл купался в потоках её удивления и радости, в сверкании и переливах голубого и сиреневого. Вчера она не стала рассматривать его открыто, предпочтя поглядывать украдкой, а сегодня…
Маленькие молнии и магические завихрения следовали за восхищенным взглядом, касаясь плеч, груди, тепло и щекотно скользя вниз по животу, лаская… Она любовалась им, и он отвечал ей тем же, рвался и тянулся к вызывающе розовеющим соскам, целомудренно прикрытым тонким шелком.
Едва за взглядом последовали руки, Хилл застонал. Он метался от острого, болезненного наслаждения, невыносимого желания, иссушающей нежности… и от её взгляда — жажды и надежды в сиреневых глазах, ощущения мимолетности волшебного мгновения и скорого расставания. Стискивала грудь и рвала дыхание потребность обнять её, защитить, сказать о своей любви, о готовности умереть для неё… но Хилл не мог произнести ни слова, не мог коснуться её.
А Шу то ласкала и целовала его, то рисовала на коже узоры острыми ногтями. И линии окрашивались кровью. От боли Хилл кричал в экстазе, и вздрагивал, когда она горячим языком слизывала красные капельки, и жаждал ещё… он устремлялся навстречу её рукам, ловил ртом губы, волосы, хлещущие по лицу, пальцы, пробегающие по скулам и ключицам.
Дотянулся зубами до сорочки и порвал её. Зарычал от ожегшей пощечины, подставил губы под вторую. И жадно ластился к обнаженной груди, пока она поцелуем залечивала рассеченный рот.
«Шу, сейчас, прошу тебя!» — вместо слов из горла снова вырвалось рычание.
Она на мгновенье отстранилась, и по её лицу промелькнула странная грусть, смешанная со страхом и надеждой. Но тут же приникла к его рту жадно и горячо, прижалась всем телом, и он почувствовал её руки… всего несколько движений, низкий крик… Хилл, обессиленный и опустошенный, рухнул на постель, тяжело дыша и не замечая слез, промывающих соленые дорожки по его щекам.
Шу лежала на нем, обняв и уткнувшись в шею, и легонько водила пальцем по покрытой испариной груди, а он нежно и осторожно целовал её волосы. Несколько томительно сладких минут спустя она подняла голову и настороженно заглянула ему в глаза. Хилл в ответ чуть улыбнулся и попросил: «Пусти, я хочу обнять тебя».
Она провела рукой по мокрой щеке, стирая соль, и робко улыбнулась. Хилл снова чуть не задохнулся, и потянулся к ней приоткрытыми губами. Она подалась навстречу, слегка коснулась губ и провела ладонями по запястьям, снимая призрачные оковы. И, наконец, позволила обнять себя, уютно устроившись в кольце рук.
Он бережно поглаживал её по спине, целовал в доверчиво прильнувшую макушку, и её беспокойство и сомнения, её страх ощущал как свои собственные. Хилл не мог понять, чего она опасается. Не его, но чего-то, с ним связанного. Как будто он — хрупкая красивая игрушка, которая может сломаться от неосторожного прикосновения. Хилл мысленно хмыкнул этому сравнению. Настоящий клубок противоречий. То провоцирует и испытывает на излом, то опасается причинить вред.
Его захлестнула волна нежности, и захотелось снова увидеть её улыбку. Сказать, что её опасения напрасны, что ему нравятся её игры…