С каждой минутой они уходили все дальше за некую грань, разделяющую мираж и действительность. Нить осознанности стремительно истончалась, вот-вот грозя порваться, позволив беспомощно рухнуть в бездну чувств. Мысли путались, реальность плыла…
…Все три разгоряченных тела сплелись в движущийся запутанный клубок. Чья-то густая грива рассыпалась среди подушек, чьи-то когти рассекают кожу, чьи-то руки тянутся гладить, сжимать, дразнить. Мощные жвала смыкаются то с удивительной нежностью, то с грубой силой, глубоко прокусывая плоть; то щекочут самыми кончиками, то колют словно иглы. Тело трепещет, выгибается, молит о новых, еще более сильных и острых ощущениях. Рычание и стоны, сбитое дыхание, одуряющий запах соития. Разливается золотистая субстанция, стекает по ногам, по влажному животу, смешивается с кровью и ползет по исступленным изгибам, омывает их, капая вниз и пропитывая шкуры на полу…
Кричи!
Умоляй!
Нет! Да… Еще!
Продолжай. Прошу, дай испытать это снова…
Нет!
Да!
Мало… Хочу… Снова… Сильнее!
Хватит! Больно!
Дай мне… Да… Вот так…
Не могу больше! Еще! Еще!
Еще…
Изнутри неумолимо поднимается разрушительная, неконтролируемая волна. Она давит, кипит и обжигает. Она стремительно захлестывает, не оставляя ни единого шанса. Она сносит в небытие.
Последний удар…
Провал…
Темнота…
Звон тишины…
Солнышко глубоко и размеренно дышала, раскинувшись среди подушек. Ее глаза были закрыты, тонкие жвала слегка разошлись. Солнышко спала крепким, спокойным сном, утомленная и пресыщенная долгой любовной игрой.
Осень тихо поднялась и потянулась, грациозно выгибая шею.
— Идем со мной, — шепнула она Сумраку, выходя из зала.
Он встал и так же бесшумно последовал за ней, не задавая лишних вопросов.
Она привела его в небольшую комнату с мозаичным полом и пурпурными стенами. Обстановка была простой, но по-своему изысканной. В многочисленных нишах виднелись внушительные фолианты и предметы культа; черепа, по-видимому, имевшие какое-то иное значение, помимо трофейного, а также какие-то склянки и коробки с непонятным содержимым. У широкого окна располагалось большое, мягкое ложе, рядом стоял небольшой столик, повсюду валялись излюбленные самками пухлые подушки. Сумрак умел такие подушки шить, только, конечно, никогда никому в этом не признавался…
Очевидно, это была спальня Осени. Зачем только они сюда пришли? Самка хотела продолжить тут?..
Сумрак в нерешительности остановился на пороге. Откровенно говоря, девчачьи комнаты его с детства слегка нервировали. Побывать в них из чистого любопытства всегда хотелось, но никогда не разрешалось, а те несколько раз, когда родные и сводные сестры сами затаскивали его в свои апартаменты, радужных воспоминаний не оставили. Всегда они затевали какую-то шутку или гадость…
— Ну, что ты там встал? — спросила Осень, роясь на полке. — Зайди и сядь. Я сейчас.
Сумрак поглядел на нее недоверчиво, но повиновался. Вряд ли у нее на уме было то же, что у Прорвы. Он присел на край ложа и тут же утонул в нем.
Осень тем временем достала салфетки и бутылочку с антисептиком. Протерев несколько укусов и ссадин у себя на шее и груди, она подошла к самцу.
— Ну-ка, дай-ка, — проговорила она, слегка поворачивая его за плечо.
Как всегда, шкуре самца досталось весьма прилично. Он сам лишь несколько раз позволил себе до крови хватануть самок, и то в минуты, когда уже совершенно себя не контролировал, а уж они-то не стеснялись. Впрочем, он привык.
— Не стоит, — попытался он остановить Осень, — я в состоянии сам…
— Успокойся и не дергайся, я перестаралась, у тебя на спине что-то страшное, — удержала его самка.
Ха, а, будто до этого бывало как-то иначе?
Не взирая на его протесты, Осень тщательно промыла все раны и нанесла какую-то мазь, от которой шкура неприятно заблестела. Снадобье пахло резко и пряно, но хорошо охлаждало ссадины. Самочьи лекарства, конечно, были гораздо более щадящими, чем те, которые обычно использовали воины, только, скорее всего, и менее эффективными.
— Спасибо, — поблагодарил Сумрак, вставая.
— Ты куда собрался?
— Думал, ты хочешь отдохнуть, — замялся он. — Ночь на исходе.
— Останься, — скорее приказала, чем попросила Осень.
— Хорошо, — опять послушался самец и добавил чуть смущенно: — Что… делать будем?
Он никогда еще не оставался с самками после любовных утех — они всякий раз засыпали, и Сумрак потихоньку уходил, исчезая до следующего вечера. Поэтому сейчас он, мягко говоря, чувствовал себя не в своей тарелке. С чего это Осень вознамерилась с ним пообщаться? Почему озаботилась его ранами? Зачем увела к себе?
— Как ты и сказал, просто отдохнем.
Она элегантно откинулась на ложе, созерцая обескураженного самца с легкой усмешкой. Сумрак аккуратно вновь присел на край, но Осень приглашающе похлопала по кровати возле себя. Самец неловко подобрался ближе и растянулся рядом с ней, приподнявшись на локте, насколько это позволяла мягкость перины.
— Ты что так напрягся? — удивилась Осень. — Я тебя не съем.
Она легонько толкнула его в грудь, укладывая на спину и заглядывая в его лицо.
— Могу я тебе задать один вопрос? — она выжидающе поглядела на самца.
— Да, конечно, задавай… — согласился он, прогнозируя какую-нибудь женскую глупость типа, «С кем из нас тебе больше нравится спариваться?» или «А я, по-твоему, красивая?»
— Почему ты вернулся после того, что было вчера?
Таак, и она тоже в курсе… Хотя, глупо было надеяться на то, что самки могут держать рот закрытым, а жвала прижатыми… Давайте уже всем расскажем, да, что там, давайте в новостях объявим: леди Прорва из долины горячих источников отымела доверчивого охотника в кладовке в особо извращенной форме, в результате чего тот вырубился, сделал лужу и наблевал в саду…
Сумрак поежился. Но, тем не менее, сделал глубокий вдох и честно ответил:
— Если бы я не вернулся, я бы нанес оскорбление вам и уронил бы свою честь.
— Интересная позиция… — неопределенно хмыкнула Осень.
— Вполне, на мой взгляд, нормальная… Есть общие правила приличия, и…
— То есть, ты считаешь, то, что вчера с тобой вытворяла сестрица, твоей чести не уронило? — перебив его, уточнила самка.
— Все, что происходит на брачном ложе, должно там же и оставаться, — слегка уклончиво ответил самец. — Не стану утаивать, самолюбие мое пострадало и гордость тоже. Но не честь. Мою честь уронит убийство беззащитного, мою честь уронит бегство с поля боя, мою честь уронит грубое неуважение к самке. Но никак не попытка удовлетворить ее запросы в брачный период.
— Значит, сдаться врагу — недостойно, сдаться самке — допустимо? — продолжила допытываться Осень. Вот потому-то служителей культа многие недолюбливали. Всегда им надо было докопаться до сути, залезть в чужую голову, выведать все, что руководит окружающими… Захотелось ответить, что не ее дело, но это была бы неправда — как ЕГО самке ей БЫЛО до этого дело.
— Ты действительно не видишь разницы, или просто пытаешься меня запутать? — вздохнул Сумрак.
— Итак, значит, тебе вчерашние развлечения понравились? — проигнорировав вопрос, резюмировала Осень.
Сумрака вдруг заметно передернуло, подавить эту реакцию он просто не успел.
— Прекрасная Осень, я так не говорил, — тихо произнес он. — Но, если Прорве именно это было необходимо, чтобы почувствовать себя счастливой, кто я такой, чтобы препятствовать ее счастью. Хотя, я не думаю, что так уж оправдал ее ожидания. Местами мне надо было оставаться сдержанней.
Осень изумленно прищелкнула.
— Помилуй, да ты даже не пытался отбиваться — это ли не сдержанность?
— А, может, хватит об этом? — устало попытался уйти от неприятной темы Сумрак.
— Ой, кто это у нас вдруг застеснялся? — она фривольно потянула самца за мандибулу. — Расслабься, мне просто интересны твои мотивы. Никто со времен распада гарема не терпел Прорву столько, сколько терпишь ее ты. Тут определенно не без доли мазохизма.