Затем Джек скользнул вдоль борта, держась обеими руками за леер, пока не добрался до поперечной балки, поддерживающей сходни со стороны правого борта. Ухватившись за перекладину, он едва сумел подтянуться, не найдя опоры для правой ноги. Наконец, упрямо пыхтя, он почти ползком взобрался на палубу, где, задыхаясь от усталости и совершенно измученный, укрылся за грудой ящиков.
Там он просидел почти минуту, в который раз дав зарок сесть на диету. Затем, осторожно высунув голову и убедившись, что на палубе никого нет, не теряя ни минуты, бросился в носовую часть палубы, в закуток, служивший камбузом. Там должна была остаться керосинка и острые кухонные ножи Верховена — за которыми он, собственно, и пришёл. Но, увы! — дикари разграбили пароход, унеся с собой все, что только можно.
— Черт! — выругался он про себя, опускаясь на четвереньки и ощупывая пол в слабой надежде, что туземцы что-нибудь уронили и не заметили.
Наконец, пошарив под пустым мешком, его пальцы сомкнулись на деревянной рукоятке. Он чуть не подпрыгнул от радости, поняв, что это действительно нож. Однако, проведя рукой по лезвию, он обнаружил, что половина его отломана. Очевидно, именно поэтому дикари на него и не польстились.
— Ничего, на что-нибудь да сгодится, — проворчал Джек, ощупывая уцелевшие четыре или пять сантиметров лезвия и убеждаясь, что оно все же достаточно острое.
Затем он направился в сторону кормы, чтобы сократить путь по причалу, не сводя глаз с берега, который, к величайшему его удивлению, был пуст.
Он пожал плечами, подумав, что дикари так поглощены своей чудовищной церемонией, что даже не потрудились оставить караульных на пароходе.
Половинка ножа, хоть пару раз и застряла в волокнах каната, все же перерезала его достаточно быстро и совершенно бесшумно.
Затем Джек направился на нос, чтобы точно так же перерезать носовой швартов, все больше увериваясь, что его действия не привлекли внимания. Поднеся нож к канату, он принялся увлечённо водить им туда-сюда.
Натянувшись, канат соскользнул и с шумом упал в воду.
Джек неподвижно застыл, выжидая, что теперь будет. Однако ничего не произошло. Теперь он был совершенно убеждён, что кроме него на судне никого нет.
Едва носовой швартов был перерезан, пароход тут же понесло течением вправо и назад. Не теряя ни минуты, Джек бросился по трапу на верхнюю палубу, распахнул дверь рулевой рубки и ворвался внутрь.
«Король буров» лениво дрейфовал вниз по течению, развернувшись носом к противоположному берегу, и теперь его уносило все дальше, все сильнее разворачивая бортом поперёк течения.
Джек понимал, что через считанные секунды пароход развернёт поперёк течения, и если за эти секунды он не успеет повернуть штурвал и выправить курс, в скором времени судно неизбежно окажется на мели или врежется в берег. Причём сделать это предстояло в полной темноте, без помощи двигателя, поскольку разжечь котёл и запустить кошмарный двигатель в таких условиях попросту невозможно.
Схватившись за штурвал, он повернул его по часовой стрелке в надежде, что ленивая старая калоша отреагирует достаточно быстро. Если не получится использовать силу первоначального импульса, судно станет неуправляемым, и его потащит по течению, пока пароход не врежется в берег или не сядет на коварную подводную мель. Иными словами, лишит их последней возможности спастись из этого ада и обречёт на ужасную смерть.
— Ну, давай же! — прорычал он, стиснув зубы! — Поворачивайся же, черт возьми!
Киль заскрёб по дну, глухо царапая деревом по дереву, и пароход вздрогнул, угрожая перевернуться.
Джек сердито посмотрел на небо.
— Ну, что тебе ещё? — сердито спросил он у того, кто его мог услышать. — Мало ты меня мурыжил, не наигрался ещё?
Но, конечно, никто не ответил ему с высоты.
Зато он вдруг почувствовал, как острая холодная сталь прижалась к самому его горло, а хриплый голос угрожающе прошипел за спиной:
— На да мбеле… мзунгу.
Хадженс пошёл в противоположном направлении — не в сторону реки, а в сторону деревни. Вскоре он добрался до крайних хижин, самых дальних от большого костра и безумного действа.
Несколько раз ему пришлось лечь на землю, затаившись в густой растительности, когда мимо него проходили отряды невесть откуда явившихся дикарей, возвращаясь в деревню после неудачной охоты.
«К счастью, им в голову не приходят, что мы можем быть здесь, а потому они даже не думают скрываться, — решил Хадженс. — Потому что, вздумай они подкрадываться, мне пришлось бы худо».
Тут добавилась ещё одна проблема — весьма серьёзная, надо сказать. Дело в том, что он был босиком. Вероломное нападение на пароход застало Хадженса врасплох, как и всех остальных, и ему пришлось выбирать: надевать ботинки или заряжать оружие, то и другое он просто не успевал. Разумеется, тогда важнее было оружие, но сейчас, когда приходилось пробираться вслепую по вязкой грязи, переплетённую корнями и кишащую мириадами крошечных насекомых, что копошились у него под ногами или пытались взобраться по ним, выбор в пользу оружия уже не казался столь правильным. Тем более, что большая часть патронов все равно пришла в негодность.
Через пятнадцать минут он выбрался на открытое пространство у дальнего конца деревни, вдали от того места, где собрались её жители, встречая разочарованным гвалтом вернувшихся с неудачной охоты мужчин.
С минуту он раздумывал, прячась в кустах и глядя на глинобитную стену ближайшей хижины, пока не убедился, что ни внутри хижины, ни вокруг действительно никого нет.
Тогда Хадженс вынул из кармана зажигалку «Зиппо», щёлкнул ею и, прикрывая пламя ладонью, поднёс её к сухим пальмовым листьям на крыше хижины. Когда первые листья занялись огнём, он поджёг их ещё в двух местах — на случай, если пламя вдруг погаснет. Затем поспешно направился к следующей хижине, где повторил ту же процедуру, затем ещё и ещё.
Сухие пальмовые крыши вспыхнули как порох, и уже через несколько секунд пламя охватило все три хижины и перекинулось на соседние.
Хадженс отступил на несколько шагов назад и с минуту любовался этим зрелищем, очарованный чудесным огненным фейерверком. Но тут из одной хижины опрометью выбежала какая-то толстуха, оглашая деревню истошными воплями.
Хадженс спрятал «Зиппо» в карман и прошептал:
— Пора делать ноги.
52
Конечно, Джек не понял ни слова из того, что сказал человек, державший в эту минуту нож у его горла, однако не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять — это уж точно не пожелание доброй ночи.
Непонятно, как здесь оказался дикарь, но, по всей видимости, он мирно спал в каком-нибудь укромном уголке, а теперь, когда швартовы были перерезаны, движение судна его разбудило.