— Будем очень рады, — ответил он. — Я так понимаю, мы поедем на этом грузовике?
На лице молодого человека проступила виноватая гримаса.
— Машина моего отца сейчас в ремонте, — пояснил он. — Здешняя влажность и солёный воздух — просто смерть для двигателей, — он кивнул в сторону пирса, где стоял «Пингаррон». — Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю, — он вновь улыбнулся. — Так что теперь у меня остался лишь этот грузовик, чтобы отвезти вас на виллу, но обещаю, вам будет удобно, да и ехать не слишком долго.
Три минуты спустя город остался позади, а проспект сменился ухабистой дорогой, ведущей, казалось, прямо к царящему над островом вулканом.
Едва покинув город, застроенный двухэтажными колониальными зданиями под оцинкованными крышами, они углубились в густые джунгли, где огромные деревья со всех сторон наступали на дорогу.
Сидя на деревянных скамьях в кузове маленького грузовика, они тряслись на бесконечных ухабах, то и дело хватаясь за борта кузова, чтобы не вылететь из машины, когда она подскакивала на очередной выбоине.
Неожиданно открылось маленькое окошко, отделявшее кузов от кабины, и в нем показался Адольфо с виноватым выражением на лице.
— Простите за тряску. Только что закончился сезон дождей. Сколько раз мы просили отремонтировать дорогу на Моку, а они все не мычат и не телятся. Губернатор утверждает, что из-за войны в бюджете нет денег, но я уверен, он ждёт, пока за все, как всегда, заплатит мой дед.
— Твой дед? — спросил Джек.
— Максимилиано Джонс. Неужели вы его не знаете?
— А что, мы должны его знать? — спросил Райли.
— Видите ли… Он построил добрую половину зданий в этом городе, и порт, и большой мост, и много чего ещё… За это, — он махнул куда-то назад, — ему даже поставили памятник.
— Памятник? Вы серьёзно? — галисиец оглянулся, но город уже исчез вдали. — Затем повернулся к сидящему напротив Хадженсу и с лёгким упрёком произнёс: — А вот нам почему-то никто не поставил памятник, несмотря на все наши заслуги. Вот почему жизнь так несправедлива?
Застигнутый врасплох коммандер покосился на старшего помощника «Пингаррона» в поисках скрытой насмешки на его лице.
— Я… я мог бы обратиться по этому поводу в УМР, когда мы вернёмся, — ошеломлённо произнёс. — Хотя…
— Он просто шутит, — вмешался Алекс и вновь повернулся к Адольфо: — Должно быть, твой дед — очень важная фигура на этом острове, да?
— Важнее всех остальных, — без всякого раздражения ответил молодой человек.
— А какого… — смущённо закашлялся он, стараясь подобрать слова. — Какого цвета у него кожа?
Адольфо лишь рассмеялся.
— Кожа? — его лицо расплылось в широкой улыбке от уха до уха. — Ну, какого же цвета у него может быть кожа? — спросил он, едва сдерживая смех. — Не зелёная же! Разумеется, чёрная, как у меня.
Райли тоже улыбнулся.
— Конечно, конечно… — поспешно заверил Джек. — Просто меня удивило, что чернокожий смог добиться таких высот в обществе, где правят белые.
На сей раз на лице Адольфо отразилось величайшее изумление.
— Вас это удивляет? Но почему? Откуда вы родом?
— Из Бостона.
— Так вы американец? Но, насколько мне известно, в этой стране тоже много негров.
— Да, это так, — ответил Райли. — Но негры находятся в угнетённом положении… И, конечно, никому не пришло бы в голову ставить им памятники в центре города. Собственно говоря, поэтому меня и удивило, что такой чести был удостоен твой дед. Я-то думал, что в испанской колонии в Африке дела обстоят куда хуже.
Адольфо пожал плечами.
— Я бы не сказал, что здесь они обстоят так уж хорошо, — ответил он. — Много чего не мешало бы изменить. Но вообще-то на этом острове чёрные фернандинос и эмансипадос имеют те же права и обязанности, что и белые. Мы посещаем одни и те же мероприятия, одни и те же рестораны, учимся в одних и тех же школах… Хотя и здесь имеются укоренившиеся расистские обычаи, которые следовало бы отменить. Например, здесь бы ни под каким видом не допустили, чтобы я женился на белой женщине.
— А кто это такие — фернандинос и эмансипадос? — поинтересовался Райли.
— Фернандинос — это африканцы, прибывшие на остров в прошлом столетии вместе с англичанами, как и моя семья. А эмансипадос — уроженцы Фернандо-По, добившиеся свободы.
— В каком смысле? — спросил Джек дрожащим от тряски голосом.
— Некая формальность, установленная испанскими властями, — объяснил тот. — Желающие этого добиться должны доказать хотя бы минимальную грамотность, экономическую независимость, а также на протяжении нескольких лет демонстрировать безупречное поведение и благонадёжность. Лишь тогда они получают документ о свободе и могут считаться полноправными гражданами. Одним словом, что что-то вроде совершеннолетия.
— Ну а те, которые не докажут? — вмешался Хадженс.
— Кто не докажет — те могут по-прежнему жить, как и жили, но при этом будут лишены некоторых прав — скажем, покупать спиртное или появляться в тех местах, которые посещают белые, а также много чего ещё.
— Думаю, это неплохой стимул заставить их учиться и достойно вести себя в обществе, — заметил коммандер, немного подумав. — Не правда ли?
Адольфо слегка нахмурился. Было ясно, что он далеко не впервые слышит этот вопрос.
— Позвольте мне тоже кое о чем спросить, сеньор…
— Ларсон, — соврал Хадженс, назвав имя, стоявшее в его фальшивом паспорте.
— Так вот, сеньор Ларсон, когда вы достигли совершеннолетия… вам приходилось доказывать безупречное поведение и финансовую состоятельность, чтобы получить права гражданства? И обязаны ли белые в любой точке земного шара что-то доказывать, чтобы их считали взрослыми — после того, как им исполнится двадцать один год?
Хадженс никак не ожидал такого вопроса, а потому, конечно же, не ответил.
— Нет, — признался он наконец.
Как раз в эту минуту водитель грузовика объявил:
— Приехали. сеньор.
Адольфо властным жестом указал вперёд, подтверждая, что они действительно прибыли к месту назначения.
— Добро пожаловать на виллу «Максимилиан».
Две кирпичные колонны, охранявшие въезд на виллу, напоминали врата в другой мир. Мрачные, дикие и явно непроходимые джунгли остались позади. Перед ними открылась тщательно выкошенная лужайка, на которой тут и там пестрели клумбы, и несколько заботливо подстриженных деревьев. В основном пальмы, манговые деревья и гуавы; лишь они нарушали впечатление, будто гости находятся на одной из вилл южной Европы. Это впечатление дополнял трехэтажный каменный особняк в стиле неоклассицизма, у его дверей дорога заканчивалась.