Рыбак слушал, и какое-то новое выражение появилось в его глазах. Он думал. Потом спросил:
— А ты действительно участвовал в мятеже?
— Я уже ответил тебе. Разве не достаточно того, что я сказал? Слушай. Сотни лет страдает наш народ в бесправии, в нищете. Маньчжурские собаки втоптали нас в грязь. А мы терпим. Сколько же терпеть? А ты хочешь поправить свои дела предательством. Вот такие, как ты, и губят нашу родину.
— Иди с миром, — сказал, понурив голову, рыбак. — Иди и прости меня, глупого.
Путник поспешил дальше, шел вдоль берега, укрываясь в кустах. В условленном месте ждала сампанка с гребцом. Сел. Течение подхватило лодку.
Когда течение вынесло их к морю, они увидели вдали какие-то синеющие острова. Здесь путник расстался с сампанкой и двинулся к Макао. Подходя к городским воротам, он увидел на стене объявление, напечатанное крупными иероглифами. Прочитал:
«ОБЪЯВЛЕНИЕ НАМЕСТНИКА ЛЯНГУАНА КО ВСЕОБЩЕМУ СВЕДЕНИЮ. ВСЯКИЙ, КТО УКАЖЕТ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПРЕСТУПНИКА СУНЬ ЯТ-СЕНА, ПО ПРОЗВИЩУ СУНЬ ВЭНЬ, УРОЖЕНЦА ДЕРЕВНИ ЦУЙХЭН, УЕЗДА СЯНШАНЬ, ПРОВИНЦИИ ГУАНДУН, ИЛИ ОКАЖЕТ ВЛАСТЯМ ИНОЕ СОДЕЙСТВИЕ В ЕГО ПОИМКЕ, БУДЕТ НАГРАЖДЕН ОДНОЙ ТЫСЯЧЕЙ ТАЭ-ЛЕЙ. ДА ОТНЕСУТСЯ К СЕМУ СО ВНИМАНИЕМ И ПОЧТИТЕЛЬНЫМ РВЕНИЕМ».
Путник усмехнулся и прошел в ворота. Через час он уже находился в доме старого знакомого по работе, сидел за столом, вымытый, чисто одетый и спокойный.
Это был Сунь Вэнь.
Старый знакомый говорил, пряча усмешку в усы:
— Так они назначили за вашу голову только тысячу таэлей! Скряги. За вашу голову, сударь мой, полагалось бы пообещать хотя бы в сто раз больше. Безмозглые собаки! Они хотят купить народ, сделать его соучастником их преступлений. Презренные! Однако что вы намерены предпринять?
— Хочу пробраться в Гонконг. Дальше видно будет.
— В Гонконге не безопасно. Там у Цинов много наемных агентов. Зарежут любого за несколько таэлей. Берегитесь!
— Я там не задержусь. Надо повидать кое-кого. Потом сообразим, что к чему.
— Ну, вам и карты в руки. Здесь вам оставаться тоже опасно.
Через несколько дней он уже был в Гонконге. Джеймс Кентли посоветовал ему обратиться к адвокату, чтобы узнать, может ли он рассчитывать на защиту британских властей. Смешной этот Кентли! Конечно, это было ни к чему. Адвокат мистер Деннис предложил немедленно уехать, ибо, сказал он, в Гонконге, где рыщут агенты Цинов, он не поручится за его безопасность.
— Где бы вы ни были, — добавил Деннис, — в любой части света помните, что у Пекина длинная рука…
В Гонконге находились Ши-лян и Шао-бо. Штаб союза распался. Ян оказался плохим организатором. Правление союза на Стаунтон-стрит, № 13 тоже перестало функционировать. Маньчжуры приговорили к смертной казни всех активных деятелей союза — Сунь Вэня и еще пятнадцать человек. Приказ гласил: в случае их поимки в Китае казнь должна совершиться немедленно; если они будут обнаружены за границей, надлежало заманить любого из них в ловушку, отправить в Китай для предания казни, а если отправить почему-либо окажется невозможным — расправиться на месте.
Маньчжурам удалось добиться от английских властей в Гонконге распоряжения о том, что все шестнадцать деятелей союза, приговоренные заочно к смерти, лишаются права в течение пяти лет появляться в этой «коронной колонии ее величества». Упоминались также Сунь Вэнь, Ши-лян, Шао-бо.
Делать было нечего: надо уезжать. Пришлось уехать в Японию. Больше деваться некуда.
В Кобэ, где они ступили на японский берег, почти не было китайцев. Перебрались в Иокогаму, там существовал китайский квартал. Жившие здесь китайцы — торговцы, мелкие предприниматели, ремесленники — мало интересовались политикой, а тем более революционной деятельностью. Вновь приехавших никто не знал. На них не обратили внимания. Не думал тогда Сунь Вэнь, что в эти ноябрьские дни 1895 года началась для него и многих его товарищей жизнь изгнанников и что они увидят родной Гуандун только через шестнадцать долгих лет. В Иокогаме Сунь Вэнь решил навсегда paспроститься с той внешностью, которая была предписана китайцам маньчжурами: он срезал косу, купил европейское платье и отпустил усы. В Китае в то время было в ходу правило; усы отпускает тот, кто достиг «степени дедушки». «Нарушим этот обычай, — смеясь, сказал себе Вэнь, — начнем носить усы немного раньше». Имя свое он тоже сменил, стал называться по-японски — Накаямой. Никто не принял бы его за китайца. Смуглый цвет лица, фигура, прическа, усы — метаморфоза была полная. «Пригодится и поможет избегнуть многих опасностей», — объяснил своим товарищам, когда те единогласно заявили, что он «вылитый японец». Сунь Вэнь им сказал: