Сунь Вэнь заметил, что, по его мнению, Миядзаки Торадзо наверняка искренне хочет помочь, но те, от которых он зависит, виляют, тянут.
— Я понимаю, старший брат Сунь Вэнь, — сказал Ши-лян, — ты хочешь использовать одного врага, который пока не угрожает, против другого врага, который есть наша главная опасность: маньчжуров. Как говорил наш древний стратег Сунь-Цзы: «…Умный полководец кормится за счет противника».
— А мне приходит на память сказание о мудреце Чжуан-Цзы, — ответил Сунь Вэнь. — Рассказывают, что однажды князь страны Чу[3] прислал к Чжуан-Цзы двух сановников, которые должны были уговорить его приехать в столицу и принять на себя управление княжеством. Чжуан-Цзы сидел на берегу реки и удил рыбу, когда явились посланцы князя. Мудрец спокойно выслушал их и, не оглядываясь, продолжая следить за удочкой, сказал: «Говорят, что в княжестве Чу есть святая черепаха, которая умерла триста лет назад; князь держит ее в своей галерее предков. Что, по-вашему, предпочла бы черепаха: чтобы оставшейся после ее смерти скорлупе оказывались божеские почести или же быть в живых и волочить свой хвост по грязи?» Посланцы князя Чу ответили, что черепаха предпочла бы быть живой и волочить свой хвост по грязи. «Так идите же своей дорогой, господа, — сказал мудрец, — я тоже предпочитаю жить и волочить свой хвост по грязи».
Все трое рассмеялись. Сунь Вэнь продолжал:
— В ходе борьбы, особенно когда она ведется более слабой стороной против более сильной, иногда приходится идти на компромиссы. Нам нужно свалить маньчжурскую тиранию. Для этого необходимо достать оружие и деньги. Я, не колеблясь, возьму и то и другое у японцев, не страшась того, что, может быть, какой-нибудь чистоплюй будет потом кричать, что у меня хвост в грязи. Грязь можно отмыть, была бы совесть чиста, а мертвая черепаха — это мертвая черепаха, и ничего больше! Согласен, брат Ши-лян, что важно установить связи с тайными обществами. Но им тоже нужно оружие. Голыми руками маньчжурские пушки не взять. Вообще следует подумать относительно объединения тайных обществ в боевой союз и с его помощью поднять новое восстание на Юге, не в одном Кантоне, а в сельских районах, вооружить десятки тысяч крестьян и по-новому начать народную войну. Если бы нам удалось создать такой союз, тогда можно было бы заняться обдумыванием плана нового восстания с задачей захвата Кантона. Восстание нужно тщательно подготовить. Силу маньчжуров можно разбить лишь силой.
— Говорят, что некий художник нарисовал картины, на которых изобразил кошек, и развесил их в доме, чтобы избавиться от крыс, — сказал Шао-бо. — Но маньчжурских крыс надо убивать дубиной, а не кистью.
— Ну, если уже о кошках и мышах заговорили, значит пора сделать перерыв, — заметил Сунь Вэнь.
— А не отметить ли нашу встречу? — предложил Ши-лян. — Шао-бо, не принесешь ли ты нам вина?
— Только я пить не буду, — отозвался Сунь Вэнь, — никогда не чувствовал склонности к горячительной влаге. У меня и желудок очень капризный…
— Да ты, брат Вэнь, у нас вообще святой, — веселым голосом сказал Ши-лян. — Скажи, брат, а есть у тебя какие-нибудь желания?
Сунь Вэнь подумал и ответил:
— Сильнее всего люблю революцию. Потом книги. И еще… мечтаю о счастье настоящей любви. Но не до любви теперь!
— Ты отрешился от земных радостей, старший брат Вэнь?
— Я солдат революции, брат Ши-лян. Но довольно об этом!
На следующий день трое друзей продолжали обсуждать ближайшие задачи революционной работы. Чжэн Ши-лян изложил план объединения тайных обществ, действующих в провинциях Южного Китая, в одну организацию под руководством Сунь Вэня. Пришло также время для издания печатного органа, который пропагандировал бы боевые лозунги организации, разъяснял* читателям насущные задачи борьбы. Организация революционеров, оставаясь строго конспиративной, должна выступать перед народом со своим словом.
Предложение заслуживало внимания, но… касса была пуста!
Тяжелый был год. Из Китая приходили вести о крестьянских бунтах и расправах цинских войск с крестьянами.
«Что же происходит, — думал Сунь Вэнь, — если не самое худшее? Такого еще не было даже во всей позорной истории царствования Цинов. «Гуа фынь» — разрезание арбуза! Неужели китайские патриоты не понимают, что стране теперь грозит гибель? Какое это ужасное состояние — все понимать, знать, что нужно делать, и чувствовать свое бессилие!»
По-видимому, пока не выветрится реформаторское опьянение, нечего и думать о каком-либо серьезном развороте революционного движения. Надо ждать.