И еще один отклик я вспоминаю с благодарностью. Однажды (вероятно, в 1990 г.) меня в Лондоне навестил приехавший из Нью-Йорка Ося Чураков. В конце 70-х я всего один раз пересекся с ним у Саши Раппопорта в Москве. Позднее мы вспомнили о нем в разговорах с Воронелями — они его знали лучше. Мне жаль, что наши отношения не превратились в дружбу главным образом из-за моей врожденной пассивности, обремененности трудной работой и не совсем здоровым образом жизни. Ося был, как говорят англичане, remarquablecharacter. Из патрицианской московской семьи, чрезвычайно и по-европейски просвещенный с прекрасным английским. С эффектно наигранным декадентским шиком, вполне оправданным снобизмом и хорошо рассчитанной мерой само-иронии. Он что-то темнил насчет своих полусекретных ролей и занятий, и понять, сколько в этом было правды, было невозможно. Так вот, он сразу же признался, что он горячий поклонник моего романа и что так же он привел в восторг поэта Александра Межирова, с которым он в те годы тесно общался, и что Межиров даже собирался о моем романе что-то написать. Мы с ним обсуждали несколько часов в пабе на Португальской улице (между Олдвич и Линкольн-инн) московскую высшую интеллигенцию, упражняясь в злословии по адресу ее чемпионов, перипетии (тогда еще самой ранней) перестройки, и он тогда сказал по ходу разговора, что я дескать увидел в московском культур-бомонде конца 70-х всю нехитрую суть этого зигзага российской истории… Именно всю, сказал он с ударением, больше о ней сказать нечего. Я согласился. Разумеется, спектакль перестройки был намного красочнее благодаря ее карнавальным и зловещим эпифеноменам, но суть вся умещалась на одной ладони. К ней я еще вернусь.
Теперь же я должен с благодарностью упомянуть тех, кто пытался мое изделие лансировать. Первым был Игорь Померанцев, с которым мы в конце 80-х годов тесно общались и можно сказать дружили. Он отправил мою книжку своей знакомой итальянской славистке (не помню ее имя), а она подсунула ее издательству, которое даже заключило со мной договор и заплатило 1000 баксов аванса. Но потом она мне сообщила, что издательство отказалось от идеи издать мой роман, поскольку не нашлось переводчика. Игорь тогда сказал: пожалели денег на хорошего переводчика. Но я думаю, что авторитетные переводчики просто не захотели связываться с неизвестным автором без красивой антисоветской биографии. Я их понимаю. Так работает литературный базар.
Публикация в «Авроре» состоялась благодаря посредничеству моего главного петербургского друга и покровителя Юры Клейнера. Он тогда еще не был профессором лингвистики в Петербургском университете, но зато был хорошо знаком с Е. Ушаковой (с ней я был знаком сам как с Леной Невзглядовой, хотя и мельком) и Сашей. Кушнером, а они заправляли тогда «Авророй». Они в свою очередь пытались уговорить смотрящих авторитетов в более тяжеловесных конторах вроде «Нового мира» и «Октября», но из этого ничего не вышло да и не могло выйти. Культурный эстаблишмент не был готов съесть то, что было сказано не для него, а про него. С товарно-рыночной точки зрения мой текст не мог котироваться в этих кругах. Они тогда занимались разоблачениями ужасов тоталитарного общества, а тут — ни слова ни про лагеря, ни про гэбуху, ни про страшных советских бюрократов. А если так, то о чем это вообще? Никакой чернухи, значит автор не иначе как тайный «совок». Не наш человек.
Е. Ушакова мне позже рассказывала, что пыталась завербовать в мою пользу Лидию Яковлевну Гинзбург. Но та не клюнула и проявила подчеркнутое отсутствие интереса.