Природа к счастью их приговорила.
Теперь ликуй, наследник Красной Пресни,
Ликуй и пой лирические песни,
Спеши в кругу друзей торжествовать,
Сажай их на диван, клади в свою кровать,
Вокруг стола пускай шумит веселье!
И пусть твои друзья твои враги
Твои употребляют пироги,
Чтоб поутру их дома изблевать.
Дух мебели справляет новоселье.
Готовьте водку, режьте колбасу.
Не меч, не мир, но мебель вам несу.
Но поэзия, как учил Платон, есть низшая форма сознания. Более высокая форма — проза, не так ограниченная форматными обязательствами и поэтому более инструментальная. Так возникает роман. Виртуозы этого рода дискурса вроде Бальзака и Золя или Томаса и Генриха Маннов достигали очень больших познавательных результатов. Однако все-таки рациональный дискурс — самый познавательно эффективный, даже в руках масс-доктора масс-наук. Потому что он не внушает, а убеждает, и потому что он совмещает понимание и объяснение; он универсален, однозначен и позволяет передавать знание из рук в руки.
Поэтому как только мне удалось приобрести некоторый инструментарий рационального дискурса, я бросил литературные упражнения. Говорят, что графоманы пишут романы. На самом деле не все. Некоторые пишут эссе. Это мой случай.
К концу 80-х годов, после нескольких лет в другой семиотической среде, я был уже гораздо лучше вооружен. Я быстро присвоил уже появившиеся в английском гипертексте понятие «символический товар» или «неосязаемый товар» (intangiblegood), стал употреблять клише «культтовары» не в торгово-инвентарном, а в политэкономическом контексте (смысле) и придумал понятие «культур-буржуазия» и «культур-пролетариат». Я двигался в том же направлении, что и Пьер Бурдье. Он вырос и формировался в совершенно других условиях, начал намного раньше и преуспел гораздо больше. К несчастью, или наоборот к счастью, я подзадержался с чтением его Homo Academicus и смог внимательно читать эту и другие его работы только около 2000 года. Понятие «социальный капитал» я, конечно, заимствую теперь у Бурдье. Но сама идея особого варианта первоначального накопления в сфере культуры — моя собственная, будет она когда-нибудь признана инструментальной или не будет. И с начала 90-х годов я эту идею муссировал в нескольких эссеях (очерках, заметках) и статьях, хотя только один раз построил более или менее систематический, но очень краткий текст на эту тему для журнала «Неприкосновенный запас». Склонность к поэтическому бормотанию у меня оказалась сильнее, чем мне хотелось бы, и видимо врожденной; мне так и не удалось от нее до конца избавиться. Это не помогает построению правильного систематического текста. И при всей моей тяге к абстракции и казуистике я все-таки не теоретик, а эмпирик-наблюдатель, и если делаю какие-то высказывания с претензией на теоретичность, то всегда adhoc.
Теперь вторая подсказка. Название «Шестерки, валеты, тузы» достаточно просто прочитывается как номенклатура социальной иерархии. В переводе это будет значить: прислуга, секретари, боссы. Но она также отсылает и к формуле «тройка, семерка, туз», всем памятной по изделию Пушкина «Пиковая дама». К нему же отсылает буквальная цитата в середине моего изделия. Юра Колкер, знающий русскую литературу насквозь, конечно, это заметил и озаглавил свою рецензию на мое изделие «Пиковая дама, или Москва накануне перестройки», за что я ему безмерно признателен. А теперь спрашивается: что означает эта аллюзия? Я оставлю этот вопрос без ответа из чистого азарта. Как сказал бы мой учитель Козьма Прутков, «читатель, если хочешь быть литературоведом, будь им!».
А теперь — к самому тексту романа.
Сундук мертвеца или шестерки валеты тузы
Мое!
Часть первая
Свистунов родился в 1894 году в семье железнодорожного служащего. Его мама была из семьи портного и числилась под девичьей фамилией Озерова, красивая фамилия. У Свистунова были еще брат и сестра; они приняли в его жизни косвенное, но важное участие. Как — будет видно потом.
Кончив реальное училище, Свистунов ушел в Петербург и больше домой не возвращался. В Петербурге, посмотрев на других людей, он обнаружил в себе литературный талант и примкнул к энергичным артистам, как раз в это время задумавшим существенное обновление искусства. Деятельность группы была успешной; она привлекла к себе внимание. Два-три человека из группы сумели выдвинуться в первые ряды тогдашней литературы, и среди них Свистунов. Особенно много им удалось сделать в области рифмы. Плоды их усилий ощущаются до сих пор. Революция не оказалась неожиданной для Свистунова. Он принял в ней активное участие, бунтуя солдат и сочиняя листовки. Так что при новом режиме он оказался вначале на самой высоте положения. Но потом пошли нелады.