- Уж больно ты разболтался! - сказало вдруг огниво, и сталь так ударило по кремню, что посыпались искры. - Не устроить ли нам лучше вечеринку?
- Конечно, конечно. Побеседуем о том, кто из нас всех важнее! сказали спички.
- Нет, я не люблю говорить о самой себе, - сказала глиняная миска. Будем просто вести беседу! Я начну и расскажу кое-что из жизни, что будет знакомо и понятно всем и каждому, а это ведь приятнее всего. Так вот: на берегу родного моря, под тенью датских буков...
- Чудесное начало! - сказали тарелки. - Вот это будет история как раз по нашему вкусу!
- Там в одной мирной семье провела я свою молодость. Вся мебель была полированная, пол чисто вымыт, а занавески на окнах сменялись каждые две недели.
- Как вы интересно рассказываете! - сказала метелка. - В вашем рассказе так и слышна женщина, чувствуется какая-то особенная чистоплотность!
- Да, да! - сказало ведро и от удовольствия даже подпрыгнуло, плеснув на пол воду.
Глиняная миска продолжала свой рассказ, и конец был на хуже начала.
Тарелки загремели от восторга, а метелка достала из ящика с песком зелень петрушки и увенчала ею миску; она знала, что это раздосадует всех остальных, да к тому же подумала: "Если я увенчаю ее сегодня, она увенчает меня завтра!"
- Теперь мы попляшем! - сказали угольные щипцы и пустились в пляс. И боже мой, как они вскидывали то одну, то другую ногу! Старая обивка на стуле, что стоял в углу, не выдержала такого зрелища и лопнула!
- А нас увенчают? - спросили щипцы, и их тоже увенчали.
"Все это одна чернь!" - думали спички.
Теперь была очередь за самоваром: он должен был спеть. Но самовар отговорился тем, что может петь лишь тогда, когда внутри у него кипит, он просто важничал и не хотел петь иначе, как стоя на столе у господ.
На окне лежало старое гусиное перо, которым обыкновенно писала служанка; в нем не было ничего замечательного, кроме разве того, что оно слишком глубоко было обмокнуто в чернильницу, но именно этим оно и гордилось!
- Что ж, если самовар не хочет петь, так и не надо! - сказало оно. За окном весит в клетке соловей - пусть он споет! Положим, он не из ученых, но об этом мы сегодня говорить не будем.
- По-моему, это в высшей степени неприлично - слушать какую-то пришлую птицу! - сказал большой медный чайник, кухонный певец и сводный брат самовара. - Разве это патриотично? Пусть рассудит корзинка для провизии!
- Я просто из себя выхожу! - сказала корзинка. - Вы не поверите, да чего я выхожу из себя! Разве так следует проводить вечера? Неужели нельзя поставить дом на надлежащую ногу? Каждый бы тогда знал свое место, и я руководила бы всеми! Тогда дело пошло совсем иначе!
- Давайте шуметь! - закричали все.
Вдруг дверь отворилась, вошла служанка, и - все присмирели, никто ни гу-гу; но не было ни единого горшка, который не мечтал про себя о своей знатности и о том, что он мог бы сделать. "Уж если бы взялся за дело я, пошло бы веселье!" - думал про себя каждый.
Служанка взяла спички и зажгла ими свечку. Боже ты мой, как они зафыркали, загораясь!
"Вот теперь все видят, что мы здесь первые персоны! - думали они. Какой от нас блеск, сколько света!"
Тут они и сгорели.
- Чудесная сказка! - сказала королева. - Я точно сама посидела в кухне вместе со спичками! Да, ты достоин руки нашей дочери.
- Конечно! - сказал король. - Свадьба будет в понедельник!
Теперь они уже говорили ему ты - он ведь скоро должен был сделаться членом их семьи.
И так, день свадьбы был объявлен, и вечером в городе устроили иллюминацию, а в народ бросали пышки и крендели. Уличные мальчишки поднимались на цыпочки, чтобы поймать их, кричали "ура" и свистели в пальцы; великолепие было несказанное.
"Надо же и мне устроить что-нибудь!" - подумал купеческий сын; он накупил ракет, хлопушек и прочего, положив все это в свой сундук и взвился в воздух.
Пиф, паф! Шш-пшш! Вот так трескотня пошла, вот так шипение!
Турки подпрыгивали так, что туфли летели через головы; никогда еще не видывали они такого фейерверка. Теперь-то все поняли, что на принцессе женится сам турецкий бог.
Вернувшись в лес, купеческий сын подумал: "Надо пойти в город послушать, что там говорят обо мне!" И не мудрено, что ему захотелось узнать это.
Ну и рассказов же ходило по городу! К кому он не обращался, всякий, оказывается, рассказывал о виденном по-своему, но все в один голос говорили, что это было дивное зрелище.
- Я видел самого турецкого бога! - говорил один. - Глаза у него были что твои звезды, а борода что пена морская!
- Он летел в огненном плаще! - рассказывал другой. - А из складок выглядывали прелестнейшие ангелочки.
Да, много чудес рассказали ему, а на другой день должна была состояться и свадьба.
Пошел он назад в лес, чтобы опять сесть в свой сундук, да куда же он девался? Сгорел! Купеческий сын заронил в него искру от фейерверка, сундук тлел, тлел, да и вспыхнул; теперь от него оставалась одна зола. Так и не удалось купеческому сыну опять прилететь к своей невесте.
А она весь день стояла на крыше, дожидаясь его, да ждет и до сих пор! Он же ходит по белу свету и рассказывает сказки, только уж не такие веселые, как была его первая сказка о серных спичках.