Затем, помимо того, ко мне присоединилось непонятное, навязчивое ощущение, что я что-то забыл в своей жизни и должен непременно вспомнить, тогда в мой внутренний мир вернется гармония. В плывущем потоке моего сознания, которое привыкло к отвлеченным, почти абстрактным, образам, мне требовалось нечто конкретное, за что бы надо было зацепиться и сделать точкой отсчета для других событий. И вот, не знаю откуда, в мои сновидения нежданно вошел странный, повторяющийся сюжет. Я плыву на каком-то старинном паруснике, набитом сокровищами. У меня одна цель — я должен выбросить все золото за борт. Однако моя попытка разгадана, и команда морских бродяг набрасывается на меня, чтобы уничтожить. Странным образом, но шкипер становится на мою сторону, и мы успешно сражаемся с экипажем. Наконец враги частью полегли, частью загнаны в трюм, и тут мой союзник обращает свою шпагу против меня. Я защищаюсь, не понимая смысла в поведении шкипера. Буря, налетевшая внезапно, делает наше сражение еще бессмысленней. Неуправляемый корабль трещит под натиском волн и грозит развалиться каждое мгновенье, а мы продолжаем обмениваться ударами…
Что за чепуха? Но из ночи в ночь, вытесняя другие, этот сон воцарился в моем сознании с теми или иными отклонениями. То в преддверии битвы мы со шкипером распиваем ром, то курим трубки, то я разглядываю команду, которую можно собрать лишь в доме умалишенных, столь далеки их мрачные, отталкивающие лица от нормальных человеческих выражений. За долгие годы ночных видений я изучил все судно и населяющих его до самых мелких деталей. Одно меня смущало, я не мог разглядеть самого шкипера. Его образ словно ускользал от меня. Тем не менее я скорее испытывал симпатию к нему, чем враждебность, и мне кажется, с его стороны возникали такие же чувства. Итак, я проник в его жизнь, а он в мою, и не было завершения в наших встречах, но вечное соперничество, коему не было причин.
Проходили месяцы, годы, я все больше запутывался в своих чувствах, мыслях, делах, пока не пришел к самому жалкому состоянию, с которого начал описывать свою историю. Тогда, бросив все, я поддался настроению и пустился в путешествие. Наивность безумия толкала меня в спину мыслью, что в пути мне легче отыскать самого себя. Однако и степени тоски, отчаяния и тревоги было достаточно, чтобы я ринулся в дорогу, как в пропасть, которая должна поставить любой знак в моей судьбе, кроме вопросительного.
Случайно или волей Всевышнего я был занесен в Голландию. Старинное местечко близ Гааги на самом берегу Северного моря. Ранняя, затяжная весна позеленила землю травой, но большинство деревьев оставались нераспустившимися. На полях алели, желтели, белели плантации тюльпанов, и бешено вращались мельницы. Жестокие ветры терзали побережье и время от времени проливались короткие дожди. Море стонало и кипело под свирепыми бичами ураганов, и ни одно судно не осмеливалось появиться на горизонте. Люди прятались в многочисленных тавернах, предпочитая их неуютным прогулкам под хмурым несущимся небом. Я остановился в крошечной, дешевой гостинице в какой-то сотне-другой метров от берега моря. Тяжелые удары прибоя напоминали сердцебиение, а свист ветра в осоке заставлял оживать пиратские легенды.
Не знаю почему, но пустой берег и бушующие волны действовали на меня успокоительно, до глубокой ночи я мерил шагами песчаную дорожку вдоль моря. Пена прибоя клочьями летела на берег и, как снежные островки, застревала среди жесткой травы. Однажды во мраке горизонта я вдруг увидел огни корабля. Они неслись с поразительной скоростью. Но еще более интересным оказалось бледное свечение в облаках, которое царило над судном и словно сопровождало его. Немного погодя на высокой дюне замигал огонь, подавая сигнал, и на корабле появилось ответное мелькание светового луча. Теперь уже можно было разглядеть, что над корпусом судна возвышались мачты, и раздутые паруса буквально заставляли их изгибаться. Корабль летел к берегу, будто хотел с разгона вознестись на песчаные дюны. Но внезапно раздался дьявольский смех десятка мужских голосов, и судно, резко описав дугу, повернуло к горизонту. Вслед ему с берега устремился отчаянный женский голос, молящий о помощи или пощаде.