- А от трусости?
- Алебарда. Кстати, почему ты сам без оружия?
- Денег хватило только Вам на алебарду, - скривился Мятый, - Цены сейчас огого. После сдачи Милана перекупы скупили все миланские клинки и продают втридорога. Вслед за миланским и на остальное оружие цены выросли, особенно на хорошее. Вечером возьму еще аванс у рыцаря, завтра утром буду с мечом.
- Разве у Иеремии не засада после утреннего? – спросил Тодт.
- Засады нет. Рыцарь пришел днем, забрал коня на прогулку и ушел. В смысле, просто на конную прогулку уехал. Никто из наших пока не вернулся. Что там сидеть, пойдемте.
- Пойдем, - согласился Тодт, - А стоит нам с тобой по городу гулять, чтобы все видели?
- Там даже днем темно. Не увидят.
Мятый привел священника в «У мавра», где вечером ничуть не светлее, чем днем, и за соседними столиками при тусклом свете свеч сидят люди, которые тоже не хотят, чтобы их видели. Пустой столик нашелся по особой примете. В подсвечниках на свободных столах горели две свечи, а на занятых по одной.
- Есть паста с базиликом, сыром и анчоусами и вино белое, ломбардское, - сказал мальчишка-официант.
Заказы здесь принимала прислуга, чтобы гости не ходили лишний раз в темноте, наступая на ноги друг другу.
- Несите, - сказал Мятый и повернулся к Тодту, - Тут все хорошее, что они готовят. Вообще все. Можно не глядя есть.
- Скажи мне, сын мой, кто ты такой на самом деле? – спросил священник, - Я вижу, что ты был моряком, но очень давно. Потом подался в разбойники на суше?
- В коллекторы, - ответил Мятый.
- Гадость какая, - сказал Тодт и поморщился. В темноте Мятый почувствовал, как на обветренном лице собеседника скрипит задубевшая кожа.
- Потом я стал «коллектором коллекторов», то есть, собирал долги с тех, которые не спешил передавать возвращенное кредиторам.
- Это требует некоторого владения мечом.
- Хорошего владения мечом. Но покойники никогда не платят. Когда хочешь выбить из человека деньги, нельзя его убивать. Его надо бить руками, связывать и пытать.
- Фу. Почти как палач.
- Ну не настолько… - возмутился Мятый, - Мое дело было только собирать деньги, а не казнить!
- Тебя за это все не любят?
- Что, видно?
- Видно.
- Не только за это, - Мятый вздохнул, - Говорят, что я ненадежный, друзей не ценю, создаю опасность на ровном месте, планы внезапно меняю. И нарываюсь на драку, чтобы меня как-то поранили. Силы у меня как у добрых людей, а скорости Бог на троих отсыпал. И, когда разозлюсь, боли не чувствую. Могу по стенам бегать, через людей прыгать, всадника догнать, если накоротке.
- Я так понимаю, тебя разозлить не сложно.
- Не сложно, только незачем совершенно меня злить. Сами же знают, что только тронь и беда-беда. Сначала по-хорошему деньги отдавать не хотят, а потом обижаются, что меня как накроет, так могу порубить всех вокруг, а могу случайно и своих задеть.
- Что-то на абордаже я за тобой особых подвигов не помню.
- Так там чувства не те. Вода эта со всех сторон, даже сверху. Палуба качается. Сзади толпа, спереди толпа.
- Ты не разозлился, а испугался, - уверенно сказал Тодт.
- Да, отче. Просите, испугался как маленький. А Вы меня даже палкой не стукнули, добрейший Вы человек.
- За что тебя стукать? Ты стоял в строю вместе со всеми.
- Куда деваться? Стоял.
- Знаешь, в бою все боятся. Но стоят.
- И Вы?
- Кроме меня. И рыцарей. Нормальные люди все боятся.
- Я ненормальный. Я дурной.
- Брось. Просто не злись лишний раз. Когда злишься, тобой дьявол овладевает. Ты, лучше, как почувствуешь, что злиться начинаешь, молитву прочитай. И четки перебирай, тебя и отпустит. Гнев – смертный грех.
- А воровать не грех?
- Грех.
- Но мы же должны украсть, - Мятый перешел на шепот.
- Мы должны вернуть украденное, - твердо сказал Тодт, - Но вернуть не тем, кто его потерял, а тем, кому оно было предназначено.
- Это кому? Армии де Фуа?
- Нет. Солдатам. Простым парням. Будет справедливо, если мы дадим каждому его долю, из рук в руки, чтобы их раззолоченные командиры не откусили по пути ни кусочка.
- Рыцарь того же мнения?
- Там хватит на всех, - сказал Тодт, - Все, что за пределами доли солдат, пусть рыцарь отдаст кому угодно.
- И куда мы потом?
- Мы? Я встану в строй, и швейцарцы в очередной раз возьмут Милан.
- Разве это богоугодное дело? Вы призывали нас, чтобы служить Господу на море, а сами тут же уходите в наемники.
- Господь явно показал, что ему больше не нужна моя служба на море. Я должен вернуться домой. Но я не вернусь с пустыми руками. В тот же день, когда Господь лишил нас последнего, что связывало меня с морем, он послал мне рыцаря, чтобы я вернулся с дарами господними и щедро одарил каждого своего прихожанина, которого оставил без живительного слова Божия два долгих года назад. Тебя я милостию Божией освободил из темницы. Прочие пошли не по зову сердца, но ты получил Знамение Божие.