Мы начали сравнивать слова, относящиеся к самым общим определениям и наименованиям (например, «вода», «огонь», «мать», «брат», «сестра», счет от одного до десяти) и пришли к выводу, что когда-то давным-давно наши народы были едины или жили рядом, как братья. Что же нас разделило? Почему теперь народы-братья с ненасытной жестокостью вот уже какое столетие неутомимо режут друг друга?
Я никогда не забуду тот долгий миг молчания, в которое мы погрузились. Мы оба знали ответ, но вымолвить его не поворачивался язык. Я боялся обидеть хозяина, Мирза Мехди-хан не хотел рисковать головой. Неужели вера в единого, бесконечно доброго и терпеливого Создателя способна разъединять людей?
Оба — я, христианин, он, магометанин шиитского толка — поклонялись одному и тому же Богу. Обе наши ветви вслед за древними иудеями, оставившими нам в наследство Библию, полагали его Творцом всего сущего. Почему же кровопролитием обернулось для нас отправление культа, ведь по сути это не более, чем человеческие выдумки? Разве восхваление последователями Иисуса Святой Троицы как вселенского воплощения присутствия Создателя в мире и отрицание этого догмата мусульманами есть повод для братоубийственной резни? Зачем мы испытываем терпение Вездесущего своими мелочными склоками, если по сути и по форме он един для всех?
Я рискнул сделать замечание, что как было бы здорово, если бы люди наконец осознали, что постижение замысла Творца, объяснение способов изливаемого им елея, не должно вести к войнам. Он горячо согласился со мной и после короткой паузы добавил, что и ему не дает покоя раскол среди единоверцев. В чем, например, смысл вражды между суннитами и шиитами? Только в том, что шииты, отказываясь признавать законными халифами Абу-Бакра, Омара и Османа, отвергают сунну[48] и только Али считают истинным продолжателем дела Мухаммеда…
— Что скорее свойственно спорам властителей о предпочтительном праве той или иной ветви правящего дома на земной трон, чем попыткам людей осознать величие Всевышнего, — я позволил себе сделать замечание.
— Вот-вот, — поддержал Мирза Мехди-хан, — той же точки зрения придерживается и мой повелитель Надир-хан. В том-то и дело, что до сих пор просто не находилось избранного судьбой человека, который сумел бы втолковать людям эту простую истину. Есть долгий путь воспитания, но будет ли от него толк, кто может сказать с уверенностью?.. Другое дело если кто-то, облаченный властью, сам возьмется за просвещение подданных.
Приятно было за тысячи лиг от родного дома встретить родственную душу. Понятия единения, братства, общности наших судеб не были для него пустыми звуками. Мне показалось, что Мирза Мехди-хан тоже испытывал удовлетворение, его мысли были открыты для меня. Даже если, размышлял он, не признавшие учение пророка гяуры подослали этого фаранга, чтобы тот выведал секреты их страны, то, хвала Аллаху, они подобрали для этой цели приятного и достойного человека.
Нам было о чем поговорить. Уже по дороге на север, в Гюрджистан,[49] где Надир-хан с войском отражал наступление турок на исконные, как объяснил Мехди-хан, персидские земли, я посмел задать ему вопрос о тайном знании, которым с древности славилась иранская земля. Возле Шираза мне посчастливилось посетить развалины древнего дворца Тахте-Джемшид. Ранее это место называлось Персеполь — так озвучили его древние греки. Каждую весну предки нынешних персиян собирались там, чтобы воздать славу священному огню и солнцу. Удалось побывать и на могиле славного Кира, основателя первой династии иранских шахов. Мехди-хан оживился. Что-то, как мне казалось, знали и Фирдоуси,[50] и Омар Хайям… О чем-то догадывался Бируни. Возможно, сохранились какие-нибудь сведения о таинства мидийских магов. Мне доводилось слышать, что они были способны ходить по раскаленным угольям и жить вечно. Только тяжесть жизни заставляла их расстаться с телом, и они уходили в небытие, в высшие сферы…
Мирза Мехди-хан размышлял долго, наконец одобрительно сказал:
— Я вижу, тебе любопытно прошлого нашего народа. Меня тоже всегда занимали предания, рассказывающие о событиях минувших дней. Тебе доводилось читать поэмы Фирдоуси?
— Да. Однако Фирдоуси описывает события, произошедшие спустя тысячу лет после основания Персеполя. До эпохи Сасанидов в Персии правили и другие цари. Они воевали с эллинами, затем Александр Македонский огнем и мечом прошелся по вашей земле. Он и сжег дворец в Персеполе. Спустя несколько сот лет наступил черед парфянских властителей отстаивать свободу Ирана. Они без конца воевали с великим Римом.
Мирза Мехди-хан опять надолго примолк. Наконец удивленно вымолвил.
— Воистину ты, чужеземец, знаток истории. Надир-хан любит слушать рассказы о древних героях. Но откуда ты узнал, что именно Искандер Двурогий[51] сжег дворец в Персеполе? Ведь он, как утверждают многие, был сыном Дара, тогдашнего царя Ирана. Зачем ему надо было сжигать собственный дворец?
— Я присутствовал при этом, — и, заметив недоверчивый взгляд собеседника, улыбнулся и поправился. — Наблюдал во сне. Меня иногда посещают очень увлекательные сны. Александр Македонский не был ни в каком родстве с Дарием, царем персов. Это выдумки поздних эпох. Великий полководец родом из Северной Греции, которую здесь называют Румом.
— Тогда тебе более чем кому-либо другому, должно быть ведомо, что вряд ли Персия может похвастать сокровищницей тайного знания. Мы расплескали сосуд… Взгляни в ту сторону.
Он показал на полуразвалившуюся мечеть, мимо которой мы проезжали, потом взмахнул рукой, и конный отряд гулямов,[52] сопровождавший нас в пути, тоже остановился. Всадники тут же принялись спешиваться. Понемногу начало приседать облако пыли, подвисшее над разбитой дорогой. Мы с Мирза Мехди-ханом тоже слезли с коней и направились к развалинам. Останки минаретов, украшавших южный портал мечети, лежали неподалеку, в степном колючнике, редкими кустиками разбегавшимися окрест. В местечке царило запустение. Каменная ограда, окружавшая поселение, была развалена, высокие дувалы, скрывавшие внутренние дворики домов, почти повсеместно лежали на земле, открывая внутренности жилищ — святое святых обитателей этой земли. Как женщина обязана скрывать лицо, так и дом должен хранить тайны хозяев. Лишь кое-где над плоскими крышами тянулись в ослепительно-ясное небо струйки дымков. Они таяли низко, и повыше их, над трепещущей густовато-желтой дымкой, застилавшей горизонт, были видны горы. Так и плыли, лишеные подошв, недвижимо удалялись к западу. Крупные зазубрины вершин кое-где были покрыты снегом, над ними величавым, выбеленным тюрбаном высился великан Демовенд.
Мы подошли к мечети на полсотни шагов. Дальше мне ходу не было. Даже разрушенное, это место считалось святым, недоступным для иноверца.
— Три года назад, — объяснил Мирза Мехди-хан, — город захватили кочевники-гильзаи. Содрали с жителей выкуп, тех, кто не мог уплатить, угнали в рабство. Опоганили мечеть — устроили в ней конюшню. Поклонники сунны — что с них возьмешь! Какие у нас могут быть тайны, когда голову муллы так и не нашли. Так и опустили в нишу безголовым. Кто их будет хранить? Бессмертный Ходжа Хизр, пророк, нашедший источник с живой водой и помогающий путникам в пустыне? Так его уже несколько столетий не видел никто, чьему рассказу можно доверять. Хизр отвернулся от людей. Огнепоклонники, поселившиеся в Йезде, о которых вам рассказывали индийские парсы? Эти язычники лет пять назад сговорились с афганцами и местный калантар[53] едва успел сжечь весь их квартал, чтобы те не открыли ворота врагу. Наши дервиши из орденов хейдериев и ниметуллахиев? Среди них почти не осталось образованных, чтобы в полной мере оценить и воспринять учение суфиев. Да и вообще я не верю ни в какие подобные тайны, которыми, по-видимому, так увлекаются у вас, в стране «франков». Чтобы не попасть в руки иблиса,[54] правоверный мусульманин должен остерегаться подобного колдовства.
Скоро приспело время очередного намаза.[55] Я терпеливо ждал в сторонке, в тени обгорелой, но все еще пышно-зеленой чинары. Наблюдал за окрестностями… Прошло три года со времени нападения кочевников, городок лежал в руинах, но поля и сады вокруг, пропитанные влагой, обильно зеленели. Посверкивала на солнце поверхность открытого водоема. Вода поступала сюда по подземным каналам и затем уже струилась по многочисленным арыкам, прорытым в желтоватой, местами потрескавшейся земле. То там, то здесь можно было видеть работающих мотыгами крестьян. В их мерном завораживающем покачивании, в покрывшей поля изумрудной шерстке, в восстановленных круглых люках, прикрывавших глубокие колодцы, через которые подземные воды собирались в каналы, — ощущалась неистребимая сила жизни. Люди неутомимо тянули тягло, платили налоги, добывали пропитание для семей, и все только для того, чтобы поднакопить зерно, изюм, припрятать несколько туманов,[56] за которыми через некоторое время вновь нагрянет враг, сожжет городок, ограбит, угонит жителей в рабство. Вечный круговорот природы вверг меня в уныние, я сам не заметил, как впал в состоянии транса и увидел вокруг себя голую пустыню. Себя, бредущего по пескам, свой труп, тысячелетие пролежавший в яме, заполненной черным песком. Некому было пробудить меня от жизни. Единственное шевеление удалось рассмотреть на севере, вблизи Кавказских гор, на склонах Арарата. В той стороне воевал Надир-хан.
48
Сунны — книга, состоящая из священных писаний — хадисов — о жизни, чудесах и поучениях Мухаммеда, составленная во времена первых трех халифов Абу-Бакра, Омара и Османа. Отношение к сунне является определяющим для принадлежности к той или иной ветви ислама. Большинство мусульман признают ее, поэтому их называют суннитами. Меньшая часть, отрицает законность первых халифов и признает истинным наследником Мухаммеда его двоюродного брата и зятя Али. Партия Али потерпела поражение, сам он был мученически убит, погибли и два его сына Хасан и Хусейн (отсюда и знаменитый праздник с истязаниями собственной плоти в честь Хасана и Хусейна «шахсей-вахсей»). Шииты отвергают сунну как выдумки извративших истинную веру и захвативших власть в мусульманской «общине» неправедных правителей. Они считают, что законными преемниками Мухаммеда могут быть только его кровные потомки — имамы.
50
Фирдоуси Абулькасим (около 940–1020–1030) — персидский поэт, создавший величайшую в историю поэму «Шахнаме». По своим художественным достоинствам (даже в переводе) она вполне соответствует своему объему. По мнению автора романа производимое ей впечатление сопоставимо с наслаждением от прочтения поэмы Низами «Семь красавиц».
51
Искандер Двурогий — так на Востоке называли Александра Македонского. Шлем у знаменитого полководца был о двух рогах. Мусульманская традиция причисляла его к пророкам, посланным на землю до Мухаммеда.
55
Намаз — обязательная для правоверного мусульманина молитва, совершаемая пять раз в день.