Выбрать главу

Гасто смешался, пожал плечами.

— Не знаю, дорогой Монферра. Мне кажется, тебе лучше остаться без имени. К нему привыкаешь, с ним, в конце концов, миришься, сживаешься, а это вряд ли поможет тебе выжить в этом лучшем из миров. Я смотрю, ты имеешь пристрастие к языкам. Ты их изучаешь во сне? Это полезное в твоем положении занятие. Чему еще ты хотел бы обучиться?

— Во сне меня тревожит музыка. Иногда краски…

Джованни кивнул.

— Этому тоже можно помочь.

Гасто не препятствовал общению воспитанника с другими людьми, однако по мере сил, ненавязчиво старался оградить его от посторонних глаз. Всякая таинственность, попытка скрыть очевидное могли очень навредить маленькому изгнаннику. Мальчика между делом объявили дальним родственником, ни в коем случае не претендующим на титул великого герцога Тосканского. Козимо III не обращал никакого внимания на маленького Де-Монферра, и интерес публики, тем более слуг к этому молчуну вскоре совершенно угас. К тому же он оказался книжным червем, это обстоятельство совсем охладило любопытство тосканцев.

В четырнадцать лет после нескольких лет домашнего обучения — к тому времени он в совершенстве освоил несколько европейских языков — его записали в Сиенский университет на медицинское и юридическое отделения. Здесь Де-Монферра проявил особое усердие в составлении различных лекарственных препаратов, особенно его занимали тайны химических соединений. Жил Де-Монферра в загородном доме, в Сиене появлялся редко. Обычно профессоров привозили к нему, в чем, в общем-то, не было ничего необычного — многие влиятельные семьи в Италии поступали подобным образом. Чаще всего плод внебрачной связи во избежание огласки отсылался в монастырь или воспитательный дом, однако если родители или испытывающая угрызения совести мать желали дать бастарду возможность выйти в люди, его награждали звучным, ни к чему не обязывающим титулом, давали образование и в конце концов наделяли наследством. В дальнейшем незаконнорожденный отпрыск должен был полагаться на свои силы. При французском дворе подобные молодцы встречались сплошь и рядом, порой они достигали высоких государственных постов. Например, внебрачные дети Людовика XIY — герцог Менский и герцог Шарлеруа-Тулузский — были узаконены, получили титулы и имели серьезное влияние при дворе.

Но никто из этих «детей греха» не испытывал особого почтения к наукам и искусствам, оставляя эти занятия на долю roture.[21]

Понятно, как поразила подобная страсть, выказанная воспитанником, немощного, рано состарившегося Гасто. Джованни был неисправимым пессимистом. Власть, государственные дела вызывали у него отвращение. Все равно его, не имевшего никаких перспектив сменить отца на троне — наследником Козимо являлся его старший сын Фердинанд, — держали поблизости «на всякий случай». Чудесный сад Боболи, напоминавший райские кущи, служил ему особого рода темницей. Несчастному Джованни только и радости было видеть подле себя существо еще более несчастное, лишенное права на собственное имя, на законное наследство, обладавшее к тому же замечательными способностями во всех тех родах человеческой деятельности, которые одни только были любезны сердцу Гасто.

…Как, впрочем, и мне, вздохнул Сен-Жермен. Его изготовленная на английский манер карета скоро бежала по ровной, усаженной липами дороге в сторону Франкфурта-на-Майне. В экипаже можно было спать, однако и в эту ночь сон не брал графа. Давным-давно миновали дни, когда поражавшие новизной впечатлений ночные мистические бодрствования, которым он в Венеции предавался вместе с мессером Фраскони, доставляли ему истинное блаженство. Какой радостью награждали его часы трансцендентальных мистических откровений! Куда только не забредал он во время подобных потусторонних путешествий! С кем только не доводилось встречаться!.. Теперь и это наскучило. В многознании много печали. Сколько можно свидетельствовать, наставлять, предостерегать? Только воспоминания о герцоге Джованни Гасто до сих пор согревали и облагораживали душу. Уже в зрелом возрасте, после окончания Сиенского университета, когда его сны обернулись погружением в мир пророчеств, поиском собственного пути в жизни, он с разрывом в месяц получил от опекуна три письма. Сен-Жермен уничтожил их сразу после прочтения — австрийские шпионы научили его избавляться от письменных документов. Свой архив граф Сен-Жермен хранил в голове.