Глава 4
Из воспоминаний Н. М. Трущева:
«…с 3-го на 4-ое декабря 1943 года за мной прислали машину. Это была первая за последние три недели ночь, которую мне разрешили провести дома.
Машина мчалась по ночной Москве на предельно допустимой скорости. В душе все трепетало. Что могло случиться за несколько часов, которые я провел дома с Татьяной? В чем допустил промашку? Где прошляпил? Если по «близнецам», там вроде все было чисто. Никто из тех немногих сотрудников, кто был привлечен к этой операции, не испытывал особой тревоги за нынешнее состояние дел.
Я перебирал задание за заданием и не мог обнаружить какое-нибудь существенное упущение, но за всеми этими успокоительными припоминаниями угрожающей тенью очерчивался страшный волосатый кулак, с которым мне пришлось познакомиться в октябре сорок первого. Не везет ли меня молчаливый шофер прямо в объятия Абакумова? Я однажды побывал у него, с тех пор красавец-генерал далеко пошел, теперь он командует СМЕРШем и вряд ли будет лично пачкать руки о такого замухрышку как я.
Ближе к Лубянке сумел взять себя в руки – двум смертям не бывать, одной не миновать. Поживем – увидим, нарком в Сталинграде, осматривает вместе с Хозяином место былого сражения, мой непосредственный начальник только послезавтра должен был возвратиться из Тегерана, а Всеволод Николаевич всегда держался со мной предельно корректно – понятно, до того момента, пока Петробыч заказывал мне справки.
Машина подкатила к служебному подъезду – слава богу, не к подъезду внутренней тюрьмы. Значит, этот вызов пока не заслуживал допроса с пристрастием и увесистого кулака.
На вахте дежурный сержант предупредил, чтобы я поторопился и что генерал-лейтенант Федотов ждет меня в своем кабинете.
– Петр Васильевич уже прибыл? – наивно поинтересовался я.
Сержант не ответил, и я направился в ту часть здания, которую занимало контрразведывательное управление, по-нашему – КРУ.
Как только я вошел в кабинет, Петр Васильевич первым же вопросом поставил меня в тупик.
Он спросил, когда я, сотрудник ГБ, думать буду и, продемонстрировав снабженное всякого рода грифами и резолюциями спецсообщение Второго, жестко поинтересовался
– Или победа на Курской дуге вас совсем расхолодила?
Следом Федотов взял мою справку, швырнул ее на стол – с визой Петробыча!! – и тут же без перехода предупредил:
– Я приведу вас в чувство. Мне это труднее сказать, чем сделать!!
Кажется, я уже упоминал, мне повезло с начальником. Порой Петр Васильевич проявлял нерешительность, иногда был медлителен, но в ту ночь от его былой интеллигентности, тем более нерешительности, не осталось и следа. Правда, с «вы» ни разу не сбился, обходился без грубостей, без бериевских площадных выражений, но эту выволочку я запомнил на всю жизнь. В ту ночь он ни разу не назвал меня «голубчиком».
Я стоял навытяжку.
– Почему спецсообщение Шееля не было передано мне в Тегеран? – спросил он.
– Не было приказания, – невпопад ответил я. – Я послал сводку.
– Ах, не было приказания! Сводку, видите ли, послал!! Времени не хватило?! А на беллетристику, – он указал на документ с визой Петробыча, – у вас, капитан Трущев, времени хватило?! Если вы решили, что ваши глубокомысленные соображения насчет полета Гесса позволят вам проявлять элементарное разгильдяйство в других делах, глубоко ошибаетесь. Я сумею внушить вам уважение к конкретной работе. Вся высокая политика, капитан, делается на основе вот таких сообщений, как это.
Он еще указал на сообщение Шееля.
– Я составил сводку по приказу Меркулова, – бездарно ответил я. – Петр Васильевич, объясните наконец, что случилось?!
– По приказу зама наркома – это хорошо. Приказы начальства следует исполнять. Я спрашиваю, какие меры вы приняли в отношении Шееля?
Какие меры нужно было принимать в этом случае? Приказать Алексею проникнуть в Тауэр и добиться от наци номер три признания, что Черчилль сознательно пошел на сговор с врагом?
Петр Васильевич поднялся из-за стола и, подойдя к окну, уже спокойнее выговорил.
– Не ожидал от вас, Николай Михайлович, такой беспечности. Улетая в командировку, я, кажется, предупредил – нельзя терять бдительности. Партия не простит нам ротозейства. Враг почувствовал свой конец, теперь он вдвойне опасен.