Вот первая бросившаяся в глаза «малоотносящаяся» к делу деталь.
Еще в Швейцарии Толик Закруткин со смехом поделился – каков, однако, мошенник, этот Франц! Двести марок за продажную девку! Я, помнится, еще тогда не поленился через нашу связную, горничную в отеле «Савой», прояснить этот вопрос. Оказалось, ночь любви обошлась борову всего в пятьдесят марок. Тогда эта мелкая ложь не вызвала подозрений, на всякий случай я отметил про себя – вот сволочной гауптштурмфюрер, даже на лучшем друге не прочь подзаработать!
Внимательно ознакомившись с отчетами, который представляли «близнецы», я с удивлением обнаружил, что таких случаев было не один и не два, и мы ни разу не забили тревогу, не попытались выяснить, на что Ротте потратил остальные суммы. Франц постоянно клянчил деньги на картежную игру, пока однажды случайно не выяснилось, что в день заема он даже не появлялся в офицерском казино. Отговорился тем, что играл где-то на стороне?
Интересно, где?
А может, он вообще не садился за стол?
В начале сорок третьего «толстовец» от СД занял две тысячи марок на поездку к невесте в Магдебург, потом по приезде заявил, что порвал с «этой дурой», по причине ее безграмотности и неумения обращаться с деньгами.
Эти факты можно было истолковать как бытовую мелочевку, а можно оценить и так, что Ротте раскусил Шееля. Пусть не в агентурном смысле, но факт оставался фактом – боров сумел вскрыть нутро Алексу-Еско. Сгорел наш барон на несвойственном в Европе отношении к деньгам. Логика выстраивалась самая безыскусная. Любой немец, одалживая сигарету, ставит особый значок в графу расходов, и попробуй должник забыть о позаимствованной сигарете! То же самое относится к ценам на любовные услуги. Всякий добропорядочный ариец сразу поинтересовался бы расценками. В случае обмана кредит мошеннику был бы закрыт навсегда. Шеель ничем таким не отметился. Так могут поступать только доверчивые унтерменши, насквозь пропитанные коллективистским духом. Со стороны Ротте глупо было не воспользоваться ротозейством выросшего в России человека. Что касается невесты, возможно, он просто выдумал ее, чтобы окончательно убедиться, что имеет дело с большевистским лопухом.
Это уже было кое-что. Боров умело вел двойную игру. Отдавая часть долга, он тут же вновь начинал клянчить деньги. Мне стало не по себе – неужели я проморгал такую существенную деталь? Это ротозейство уже граничило с преступлением. Расписки до поры до времени удерживали борова от прямого шантажа. Федотов был прав, что забил тревогу – сумма долга превзошла все разумные пределы и становилась веской уликой против Шееля. Теперь, когда Алекс неожиданно заинтересовался «несправедливостью, допущенной по отношению к его отцу», карась решил, что час настал. Оставалось только провернуть хитроумную провокацию с участием «оппозиционеров» – и песенка Алекса-Еско была бы спета.
Стоило получить увесистый пинок под зад, как выяснилась еще одна неприятная деталь. Этот «толстовец» не раз признавался Алексу, что «ненавидит войну», «сколько крови, сколько страданий она несет людям!», «скольких университетских друзей он уже потерял», и как «мечтает встретиться с теми, кто пока жив, посидеть в бирштубе, спеть, как в старые добрые времена: «Trink, trink, Bruderlein, trink!»[12]
Теперь вдруг открылось, что заветные дружки живы, более того, служат в военной разведке и готовы поведать Алексею о причинах, толкнувших барона Альфреда-Еско фон Шееля перекраситься в красный цвет и отправиться в Советскую Россию.
Оказалось, мертвые способны очень ловко хватать живых, и Алекс-Еско, которого я ставил Анатолию в пример как дисциплинированного и ответственного человека, воспитанного комсомолом, тоже оказался не без слабинки. Ротте сумел отыскать ее. Более того, сумел воспользоваться ею, да так, что исправлять ошибки НКВД пришлось не кому-нибудь, а матерому империалисту и банковскому воротиле Ялмару Шахту.
Опять же слова Шахта о чуждости Алекса современной ему Германии тоже требовали самого серьезного анализа. Что привлекло банкира в молодом бароне? Счет в банке? Долг опекуна, ведь данное им слово всегда было для Шахта законом?
У нас не было ответов на эти вопросы.
Бог с ним, с Шахтом!..
Жару подбавил Анатолий Закруткин. Во время разговора с начальством он припомнил необычное обстоятельство – во время первой встречи в Пенемюнде Ротте, помнится, укорил барона за своеволие и нарушение дисциплины. Зачем ты, Алекс, встречался с Бором?