— Две с половиной тысячи долларов, — ответила женщина.
— Что? — не поверил он. — За это?
— Да. Он довольно известный художник.
— Да это же ерунда на постном масле! Я такую за час накалякаю, спорим?
— Ага, а Доктор Сьюз за час книжку напишет, — пробормотал я.
— При чём тут Доктор Сьюз? — спросил Алекс.
— Ни при чём. Забудь.
— Картина может казаться простой, — сказала женщина, — но уверяю вас, чтобы такое нарисовать, нужен большой талант.
Вечером я спросил родичей, знают ли они, что Фрэнк Фарго — известный художник.
— Да, — сказал папа. — А ты не знал?
— Нет. Мне никто не сказал. Мне вообще никто ничего не говорит!
— Мы с мамой подумываем купить его картину. В центре города в галерее висит.
— Белая такая, с чёрными кругами и красным квадратом?
— Точно, она, — сказал папа. — Понравилась тебе?
— Не знаю. Дорогущая.
— Да в том-то и дело, — вздохнул папа.
— Но раз я теперь снова пойду работать… — мама оторвалась от вышивки.
— Куда ты пойдёшь? — не поверил я.
— Работать. Мне предложили пойти на неполный рабочий день к доктору Монро, это здешний дантист.
— Я думал, тебя уже тошнит от зубов, — говорю. — Думал, ты собираешься изучать историю искусств.
— История искусств может и подождать. Пока нужно мыслить более практично.
Я глянул на папу. «Всё из-за книги, — подумал я. — Из-за твоей дурацкой книги».
— Будь папа директором рекламного агентства, тебе не пришлось бы думать о практичности?
— Питер! — мама вдруг разозлилась. — Некрасиво так говорить!
Ну и разозлилась, подумаешь, я тоже разозлился!
— Всё нормально, Энн, — сказал папа. — По-моему, Питер хочет, чтобы я стал директором агентства. Правильно, Питер?
— Ну разумеется. Кто ж не хочет, чтобы папа стал директором?
— Но я не хочу быть директором агентства, — сказал папа. — И ты должен постараться это понять. А вот писать книгу я хочу. Иногда следует поступать менее практично, зато по велению сердца.
— Я, между прочим, никогда не говорила, что меня тошнит от зубов, — проворчала мама. — Я говорила, что хотела бы подумать о другой профессии. Вот я и думаю. А работать я бы сейчас пошла с удовольствием. И если бы папа не писал книгу, разве я могла бы оставить Тутси? Так что всё одно к одному, видишь?
— Нет! Не вижу. Всё изменилось.
— В каком смысле? — спросил папа.
— Не знаю. Всё! Мама пойдёт снова работать, ты пишешь книгу, Тутси родилась… Фадж пошёл в школу… я в шестом классе… всё стало по-другому!
— И тебе это не нравится? — спросила мама. — Ты это пытаешься сказать?
— Не знаю, нравится мне это или нет.
— К изменениям приходится привыкать, — сказал папа, — но в конечном счёте они всегда к лучшему.
Но я уже не слушал.
— Можно я сегодня Джимми позвоню? — спросил я.
— Конечно, — сказал папа. — Звони!
Джимми взял трубку.
— Привет. Как дела? — Он явно что-то жевал.
— Не знаю, — говорю. — Всё стало другим. Никак не привыкну.
— Ну а здесь всё по-старому. Только тебя нет. — Наверное, он проглотил то, что жевал, поскольку стало чётче слышно. Он рассказал о школе, о наших друзьях и о том, как Шейла Тубман врёт всем, что страшно по мне скучает. Потом говорит: — Питер, я должен кое в чём признаться.
— В чём?
— Я пользовался твоим камнем. Не просто сидел, понимаешь? Именно пользовался.
— Не страшно. Не бери в голову.
— Правда?
— Ага.
— Ты настоящий друг, знаешь? Прям вот настоящий.
— Я тоже должен кое в чём признаться, — сказал я. — Я пользовался гипнотическим шаром. Не просто смотрел на него, а пользовался, чтобы уснуть.
— Понятно, — сказал он.
— Так что, наверное, мы квиты.
— Наверное. — Но звучало это так, словно он уже не считает меня лучшим в мире другом.
— Я сегодня видел картину твоего отца, — сказал я, чтобы сменить тему. — Белую, с чёрными кругами и красным квадратом.
— Ах, эту. Он это нарисовал перед маминым отъездом в Вермонт. Как-то вечером они поцапались, и она швырнула на холст красной краски. Вот как там появился красный квадрат. И вот почему она называется «Гнев Аниты».
Я не знал, что сказать, потому что Джимми никогда не говорил о разводе родителей. Поэтому я снова сменил тему.
— А знаешь, сколько она стоит? Две с половиной тысячи долларов! Можешь поверить, что кто-то отдаст такие деньги за картину?
— Твои слова показывают, как мало ты разбираешься в искусстве, Питер. — Он, кажется, опять что-то грыз. Сушки, решил я. — Последние три работы моего отца продались больше чем за две тысячи каждая. Так что прежде чем открыть рот, сперва разберись, что к чему! — и шваркнул трубку на рычаг.