— Да.
И в этот миг я понял, кого описывает Фадж, и мне захотелось исчезнуть из актового зала, испариться без следа. Но тут Фадж окинул взглядом аудиторию и заорал:
— Где ты, Пита? Я тебя не вижу!
Я понял, что слинять, не привлекая внимания, не удастся, поэтому сполз почти на пол и затаился.
— Пита… Ты меня видишь?
Я застонал. Джоанна, сидевшая рядом, хихикнула.
— Не могу найти брата, — пожаловался Фадж Брайану Тамкину.
— Потом найдёшь. А сейчас расскажи, во что этот человек одевается.
— Ага. На нём синяя рубашка, полосатый галстук, коричневые брюки, коричневые носки, коричневые туфли и коричневые шнурки.
— Коричневые шнурки… — повторил Брайан Тамкин. — Хорошо. Тогда вот. — Он отряхнул руки от мела и показал зрителям рисунок. — Похоже на твоего знакомого, Фадж?
— Да, — сказал Фадж.
— На кого?
— На мистера Грина.
Зрители засмеялись.
Брайан Тамкин улыбнулся.
— И кто у нас мистер Грин?
— Директор, — сказал Фадж.
Зал грохнул.
— Ох, батюшки, — сказал Брайан Тамкин. — Надо же. — Он прикрыл рот рукой, но всё равно было видно, как он изо всех сил сдерживается, чтобы не расхохотаться.
Тогда мистер Грин поднялся на сцену и представился Брайану Тамкину. Они обменялись рукопожатием. Мистер Грин сказал:
— Замечательный портрет. Можно его у вас выпросить? Повешу в кабинете. Поставите автограф?
— С удовольствием, — сказал Брайан Тамкин. — Очень рад, что вам понравилось. — Он расписался на портрете и вручил листок мистеру Грину.
Все зааплодировали.
Потом Фадж спросил:
— Мистер Грин, это была катастрофа?
Директор рассмеялся.
— Не совсем, Фадж, но уверен, в следующий раз ты в этом преуспеешь.
Я тоже был в этом уверен.
Глава двенадцатая
Тутси толкает речь
Одним прекрасным майским утром меня разбудил Фадж.
— Скорей, в школу опоздаешь!
— Отстань, — буркнул я.
Но он стянул с меня одеяло и принялся трясти.
— Ты правда опаздываешь.
Я прищурился на свой радиобудильник. Восемь тридцать. «Почему он не прозвонил?!» — пронеслось в голове. Я выскочил из кровати и помчался в ванную, поплескал на лицо холодной воды, впрыгнул в какую-то одежку и рванул вниз. В кухне было тихо.
— Где все? — спросил я.
— Ха-ха, — запел Фадж, прыгая вверх-вниз, как мячик. — Ха-ха-ха. Сегодня суббота! Здорово я тебя обдурил, а?
— Ах ты… — но я не дотянулся схватить паршивца: он выскочил из дому через дверь чёрного хода.
Я поплёлся наверх и снова залез в постель. «Убью, — думал я. — Порву на куски…» Я ворочался и ёрзал, но без толку, заснуть не получалось. Проснулась Тутси, забалаболила на своём языке. Я зашёл к ней в комнату. Она сидела в кроватке, по одной выкидывая на пол игрушки. Увидев меня, встала и потянула ко мне руки. Я вынул её из кровати.
— Фу! Ну и запах. — Я положил её на стол и поменял подгузник. — Ну и ну!
Самое гадкое в детях — это подгузники. Вытер ей попу, посыпал детским тальком.
— Фю! Ню-ню, — сказала Тутси.
— Точно, — говорю.
Я отнёс её в кухню, усадил на детский стул и насыпал ей в плошку хлопьев.
Фадж сунул нос в дверь чёрного хода, заметил меня и рванул назад. Но я его настиг, взвалил на плечо и понёс к дому.
— Я буду кричать! — предупредил он.
— Только попробуй — и ты покойник.
— Сделаешь мне больно — расскажу родителям, — сказал он.
— Ябеда. — Я толкнул ногой дверь кухни.
Увидев висящего вниз головой Фаджа, Тутси захлопала в ладоши и засмеялась. От этого висения лицо у него сильно покраснело.
— Поставь меня! Поставь! — заорал он.
— Разбежался!
— Это была шутка! Ты что, шуток не понимаешь?
— За такие шутки…
Фадж лягался и выл:
— Опусти-и-и!
— Скажи «пожалуйста».
— Пожалуйста.
— Что — пожалуйста?
— Опусти меня, пожалуйста!
— Скажи: я больше никогда не стану будить тебя по субботам.
— Я никогда больше не стану будить тебя по субботам.
— И воскресеньям.
— И воскресеньям, — повторил он.
— И в праздники.
— И в праздники.
— Теперь скажи, как ты раскаиваешься в том, что сделал.
— Раскаиваюсь.
— Как раскаиваешься?
— Очень.
— Очень-очень? — уточнил я.
— Да. Очень, очень, очень раскаиваюсь!
Я поставил его на пол и наблюдал, как меняется цвет его лица — с малинового на обычный.
— Ха-ха, — вдруг запел он, кривляясь. — А я всё время держал за спиной скрещённые пальцы. Так что всё, что я наобещал, — неправда! Ха-ха-ха! — И он снова выбежал за дверь.