Пока я хоронил скульптора, шагал за гробом и утешал его красавицу бывшую жену и ангельских близнецов, глаза мои наблюдали за Юнис Пак, молодой, стоической и хмурой — она кивала, слушая самодовольное скульпторское выступление. Мне хотелось коснуться ее пустой грудки, нащупать маленькие твердые соски, что в моих мечтаниях возвещали о ее любви. Ее острый носик и тонкие руки покрылись испариной, и я заметил, что по части пития она от меня не отстает, то и дело хватает бокалы с проплывающих мимо подносов, и ее тугой рот уже полиловел. На ней были модные джинсы, серый кашемировый свитер и нитка жемчуга, старившая ее лет на десять. Юным в ней был только гладкий белый кулон, почти камешек — видимо, новая миниатюрная модель эппэрэта. В определенных богатых кругах трансатлантического общества разница между молодостью и старостью постепенно стиралась, кое-где молодежь в основном ходила нагишом, а с Юнис Пак что такое? Хочет быть старше, богаче, белее? Зачем красивым людям не быть собой?
Когда я снова поднял голову, скульптор тяжелой лапой стискивал махонькое плечико Юнис Пак.
— Китаянки такие хрупкие.
— Не такая уж я и хрупкая.
— Еще какая хрупкая!
— Я не китаянка.
— Короче, Бобби Д. и Дик Гир на балехе поцапались. Дик подходит ко мне, говорит: «За что меня Бобби так ненавидит?» Погоди. О чем это я? Хочешь еще выпить? О! Молодец, что приехала в Рим, котенок. Нью-Йорку нынче капец. Америка в прошлом. А пока у власти эти мудаки, я туда вообще больше не сунусь. Ебаный Рубенштейн. Ебаная Двухпартийная партия. Это, детка, просто какой-то «1984». Который ты, разумеется, не читала. Может, книжный червь Ленни нас просветит. Повезло тебе, что ты здесь со мной, Юни. Хочешь меня поцеловать?
— Нет, — сказала Юнис Пак. — Нет, спасибо.
Нет, спасибо. Воспитанная корейская девочка, выпускница Элдербёрда, Массачусетс. Как я сам жаждал поцеловать эти полные губы, обнять ее во всей ее миниатюрности.
— Это еще почему? — заорал скульптор. И затем, поскольку давно лишился способности просчитывать на шаг вперед, потряс ее за плечо — пьяное сотрясение, однако ее крошечное тело оказалось к такому не приспособлено. Юнис подняла взгляд, и в ее глазах я прочел знакомую ярость взрослого, которого неожиданно опять втянули в детство. Она прижала ладонь к животу, словно ее ударили, и опустила голову. Красное вино выплеснулось на дорогой свитер. Она повернулась ко мне, и я увидел ее неловкость, не за скульптора — за себя.
— Давайте-ка полегче, — сказал я, кладя руку на влажную резину скульпторской шеи. — Давайте, может, присядем на диван, водички попьем. — Юнис потирала плечо и пятилась от нас. Кажется, сдерживала слезы, и тут у нее, похоже, богатый опыт.
— Отъебись, Ленни, — молвил скульптор и слегка меня отпихнул. Руки у него сильные, ничего не скажешь. — Иди впаривай свой источник юности.
— Найдите диванчик и релаксните, — велел я. Приблизился к Юнис и поместил руку в общем ее направлении, но не прямо на нее. — Простите, — бормотнул я. — Он напивается.
— Вот именно, я напивается! — завопил скульптор. — И я, может, сейчас уже слегка подшофе. Но утром я буду творить искусство. А ты чем займешься, Леонард? Будешь толкать зеленый чай и клонированную печень двухпартийным старикашкам? Печатать дневник? Дайка угадаю. «Меня изнасиловал дядя. Я три секунды просидел на героине». Засунь себе в ухо свой источник юности, дружочек. Ты хоть тысячу лет проживешь — толку не будет. Такие посредственности заслуживают бессмертия. Не верь ему, Юнис. Он не такой, как мы. Он настоящий американец. Жулик как есть. Вот из-за него мы сейчас в Венесуэле. Вот из-за него люди в Штатах гавкнуть боятся. Он ничем не лучше Рубенштейна. Ты посмотри в эти лживые ашкеназские глаза. Киссинджер[13] Второй.
К нам уже подтягивалась толпа. Наблюдать, как знаменитый скульптор «выкобенивается» — отличное римское развлечение, а слова «Венесуэла» и «Рубенштейн», произнесенные медленно, с упреком, с оттяжечкой, способны пробудить европейца даже из комы. Из гостиной послышался голос Фабриции. Как можно нежнее я подтолкнул кореянку к кухне — оттуда можно попасть в крыло прислуги, где есть отдельный выход из квартиры.
В полутьме под голой лампочкой украинская нянька гладила по голове симпатичного темноволосого мальчика Фабриции и совала ему в рот ингалятор. Ребенок нашему появлению почти не удивился, нянька спросила было: «Che cosa?»[14] — но мы прошагали мимо; краем глаза я заметил аккуратную стопочку одежды и дешевых сувениров (кухонный фартук с Давидом Микеланджело, оседлавшим Колизей), составлявших ее личную собственность. Спускаясь по мраморной лестнице, мы услышали, как Фабриция и прочие бросились в погоню, вызвали на верхний этаж лифт, запертый в проволочной шахте, жаждут догнать, расспросить, что случилось, как это мы разожгли пожар скульпторова пьяного гнева.
13
Генри Альфред Киссинджер (р. 1923) — американский дипломат, специалист в области международных отношений, советник по национальной безопасности США (1969–1975), государственный секретарь США (1973–1977), одна из ключевых фигур на международной политической сцене 1970-х.