И вся толпа сошла с ума.
Люди вскочили с мест и, расталкивая друг друга, бросились к подножию площадки. Одни свистели, другие горланили, третьи аплодировали.
— Питерград, сука! Это Питергра-а-ад! — как полоумный, прыгал и вопил Мальвина.
Самое ужасное — Люба тоже поддался всеобщему настроению. Ноги сами несли его в центр людской кучи, а изо рта вылетали гортанные звуки. Сильное возбуждение накрыло с головы до ног, словно только что произошло событие, которого он пол жизни ждал и наконец дождался. Когда же на площадку с поднятыми руками выскочили три разряженных человека и ударили по струнам, коллективный рассудок помутился окончательно. Люди взревели, они словно хотели друг друга раздавить, кто-то расплакался от счастья.
"Что со мной? Почему я это вытворяю?" — озадачился Люба, визжа в центре толпы.
— Бивис, на, затянись, — Мальвина с красными глазами вставил ему в рот тлеющую соломку. — Вообще нормально будет.
Не отдавая отчета действиям, он затянулся. Дым заполнил легкие — и вырвался наружу кашлем. В горле запершило, едкий привкус осел во рту. Координация нарушилась, и если бы со всех сторон не прижимались люди, он бы попросту упал. Желудок с силой сократился, еще раз, и еще; до Любы дошло, что он мертвецки пьян и вот-вот зальет рвотой всех вокруг.
— Что, поплохело? Да, ядерная вещь. Иди, туалет вон там.
Плотно сомкнув зубы, он протиснулся в указанном направлении. По стене добрался до туалета — навалился на дверь, упал на четвереньки. Дополз до унитаза, обнял его.
Содержимое желудка фонтаном вылилось наружу.
Мутным взглядом Люба обвел комнатку и пополз к неприметной дверце сбоку. Толкнул ее, сорвал хилый засов. Забрался вовнутрь — здесь стояла вонь от химии и подгнивших тряпок. Ему было все равно. Он свернулся калачиком на холодном и сыром полу, ногой захлопнул дверцу, закрыл глаза и провалился в пьяный сон.
В бессознательном состоянии он не слышал, как в помещение нагрянул рейд. Не видел, как дверь туалета распахнулась, как Черный возмутился: "Занято!", как допросили бармена — который сообщил, что разыскиваемый тип ушел из клуба три часа назад. Не заметил, как стало тихо, как все разошлись и как бар заперли снаружи.
Клавдия Петровна работала утренней уборщицей. По обыкновению, она вошла в бар через черный ход, переоделась, натянула перчатки и открыла подсобку, где хранились чистящие средства, тряпки и ведра. Но сегодня женщину ждал сюрприз: скрюченный на полу крохотного помещения, мирно посапывающий представитель ненавистной молодежи.
— А ну, пошел отсюда вон! — женщина схватила швабру и несколько раз ударила парня по ногам. Со стоном тот разлепил глаза. — Вон пошел, вон!
Парень нащупал на полу темные очки и выполз из подсобки.
— Совсем обнаглели, ироды! Быстрее шевелись, вон, вон! — подгоняя его шваброй, возмущалась Клавдия. Так она дотолкала незваного гостя до входа и завершительным тычком вышвырнула на улицу. — Алкоголики! Ироды, — женщина в сердцах захлопнула дверь и закрылась на щеколду.
Глава 13. Огромный рюкзак
Люба чувствовал себя, как после перехода. Так же раскалывалась голова, так же тошнило, и очень хотелось пить — что казалось ему странным, учитывая, что большую часть вчерашнего дня он только и делал, что пил. От обилия людей снаружи становилось только хуже. Они куда-то спешили, разговаривали, мельтешили перед глазами — Любу выворачивало, когда он на них смотрел.
Поэтому ноги понесли его туда, где народу было меньше.
Кепка и темные очки пришлись весьма кстати — теперь никто из прохожих не заострял внимание на его глазах, нетипичных для прошлого. Он слился с окружающей средой, что хоть немного утешало.
Постепенно Люба дошел до огороженной полянки. "Парк победы" — гласила надпись над аркой. Там, в центре, располагался пруд, с манящей водой зеленоватого оттенка. Он ускорил шаг, и вскоре сидел на берегу. Крупными пригоршнями зачерпывал ледяную воду и пил.
— Мужчина, что вы делаете? Пруд загрязнен. Отравитесь, — заботливо сказал мимо шествующий человек с тележкой.
— Да, — невпопад ответил он, продолжая пить.
Человек пожал плечами и ушел.
Нахлебавшись вдоволь, Люба переместился на скамью. От прогулки на свежем воздухе и от выпитой воды в голове немного прояснилось. Теперь он мог трезво соображать — и ничего хорошего размышления не принесли. Дом Мамы по прежнему неизвестно где, а он, вместо того, чтобы прочесывать поселение, вторые сутки занимается непонятно чем.