Подойдя к нему, я сказал:
— Спасибо за экскурсию. Дом просто превосходный.
— Хорошо. Может, вы и останетесь. Вашей жене здесь нравится.
— Вряд ли.
— Поверьте мне. — Улыбка, словно потерявший мачту корабль, скользнула по его лицу; бог знает, о чем он в это время на самом деле думал. — В «Эдем-Олимпии» вы будете очень счастливы.
Я проводил Пенроуза до дороги и дождался вызванной им ближайшей патрульной машины.
— Вот еще что… — спросил я. — Почему вы сказали Гальдеру, что я — летчик?
— Я ему это сказал? Надеюсь, это не очень вас задело.
— Нет. Но вы это намеренно подчеркнули.
— Ну, Гальдера трудно чем-нибудь удивить. У него тот особый снобизм, что свойствен слугам богачей. Но уж если он ваш охранник, то должен относиться к вам серьезно. Я подумал, что это поможет сломать лед.
— И впрямь помогло. Он что, летчик-любитель?
— Нет. Его отец служил в ВВС США. Они дислоцировались на базе в Манхейме. А его мать — немка, работала в гарнизонном магазине. Он бросил ее с ребенком, а теперь возглавляет небольшую авиакомпанию в Алабаме. Он был одним из немногих черных офицеров в то время. Гальдер его никогда не видел.
— Возглавляет авиакомпанию? Это звучит.
— По-моему, в ней всего два самолета. Гальдер путает авиацию со своим желанием утереть нос отцу.
— Погладили, значит, его по головке?
Пенроуз игриво хлопнул меня по плечу — удар был такой силы, что я замахнулся на него тростью. Он отошел чуть в сторону и подал знак приближающейся машине.
— Погладил по головке? Да. Но сейчас я говорю не как психиатр.
— А когда-нибудь вы говорите как психиатр?
С театральным хихиканьем Пенроуз хрястнул кулаком по подъемной двери гаража, потом бросил свое крупное тело на пассажирское сиденье «рейндж-ровера» — вплотную к водителю. Звук его ехидного смешка, добродушного, но глумливого, был поглощен шумом вибрирующих металлических реек — напоминание о преступлении, которое словно бы все еще отдавалось эхом в этом обитом сталью гараже и рвалось из него наружу в теплый августовский воздух.
Джейн ушла с террасы и теперь сидела в кабинете за компьютером, выбирая скринсейвер. Я, прихрамывая, направился к ней; расстояния этого дома уже успели меня утомить. Джейн, не отрывая глаз от монитора, протянула мне руку. Сидя в одиночестве в этой комнате, она выглядела как нельзя лучше: очаровательная инженю из пьесы Кауарда{23}, действие которой перенесено в наши дни. Я оперся на ее плечо, радуясь возможности побыть наедине с моей умненькой молодой женой.
— Что там было, Пол? Ты его стукнул?
— Вообще-то, это он меня ударил.
— Отталкивающий тип. Ты в порядке? — Она взяла у меня трость и пододвинула мне стул. — Насчет того, кто как бьет: доктор Уайльдер Пенроуз явно бьет ниже пояса.
— Ты хочешь сказать, что он не сообщил нам сразу всю правду о Дэвиде? Это явно в его стиле. С ним нужно держать ухо востро. — Я сел рядом с Джейн и принялся разглядывать замысловатую кривулину на мониторе, вращающуюся, будто навязчивый фрагмент пейслийского узора{24} в каком-нибудь ночном кошмаре. — Что ты о нем думаешь?
— Он интеллектуальный бандит. — Джейн стала массировать мою коленку. — Этот наезд на Гальдера из-за наших чемоданов. А как он отвратительно смотрел на этих африканских торговцев. Он расист.
— Нет. Он пытался нас спровоцировать. Гости из либеральной Англии — мы же наивны, как старые девы. Лучшего объекта и не придумаешь. А все-таки — теперь он твой коллега. Не забывай, тебе с ним нужно поладить.
— Полажу, не беспокойся. На самом деле психиатры не опасны. Вот хирургов — тех действительно нужно побаиваться.
— Похоже, ты знаешь это на собственном опыте.
— Знаю. Все психиатры тайно мечтают о самоубийстве.
— А хирурги?
— Те мечтают убивать своих пациентов. — Она развернулась на вращающемся кресле спиной к компьютеру. — Чудной у нас был денек, Пол.
— Это еще мягко сказано. Не знаю, заметила ли ты, но тут идет какая-то странная игра. Пенроуз нас испытывает. Он хочет понять, подходим ли мы для «Эдем-Олимпии».
— Я подхожу. — Джейн подняла голову, и на ее подбородке проявился оставшийся с детских времен шрамик. — Почему бы нет?
— Значит, ты хочешь остаться?
— Хочу. Здесь прекрасные возможности. Мы должны ими воспользоваться.
— Хорошо. Я буду тебе опорой.